Светлана ничего не сказала. Присела на краюшек стула, смотрела то на отца, то на мать, из глаз потекли слезы и она, не скрывая, старалась вытереть их ладошкой.
Отец все расценил по-своему, схватил костыль, поднялся, снял со стены ружье…
— Я хоть и калека, но он у меня поплатится…
— Ты что, Андрей, сдурел на старости? — вмешалась мать, — совсем слепой — не видишь, что дочка горькими слезами плачет. Если бы ее обидели — плакала бы зло.
Она подошла, обняла Светлану, та уткнулась ей в грудь и совсем разревелась. Мать гладила ее по голове, шепча какую-то молитву, приговаривала, что все образуется.
Отец так и присел на стул, не выпуская ружья из рук, сидел, молча в раздумьях. Спросил неожиданно:
— Влюбилась что ли?
Светлана заплакала еще сильнее, мать замахала рукой отцу, чтобы он помолчал, прижимала к груди родную головушку и тоже плакала потихоньку.
Отец сидел, хмурился, смотрел, как ревут две бабы. Не выдержал:
— Ну а он то че говорит?
Светлана перестала всхлипывать, повернула заплаканное лицо к отцу, ответила, шмыгая носом:
— Предложил хозяйкой стать в его доме, — она опять заревела.
У отца словно отлегло от сердца, лицо посветлело. Он встал, повесил ружье на место, пошел курить на улицу, бросив на пороге:
— Дуры две…
Светлана будто очнулась с отцовских слов, пошла к умывальнику, сполоснула лицо. Посмотрела в зеркало — глаза красные зареванные. Вздохнула…
— Мама, я за картошкой и мясом пришла — обед надо варить. Борис сейчас сарай строит — кормить надо.
— Кормить надо… ишь ты как сразу, — бросил с иронией и радостью отец, вернувшийся с улицы, — успеет сарай построить. Сюда зови — будем знакомиться и говорить.
— Нет, папа, — твердо возразила дочь, — вечером будем, в обед не жди.
Борис съел тарелку борща, котлетку с картошкой, закусил груздями, похвалил Светлану:
— Умница, прелестно готовишь.
— Боря, я у родителей была, отец в обед звал, но я сказала, что вечером придем.
— Я же говорю — умница, — он встал, чмокнул ее в щеку, — придем, конечно, придем.
К вечеру сарай был готов. Она наблюдала за Борисом в течение дня и удивлялась, как все у него спорилось. Работал, словно машина, без отдыха, иногда садясь на крыльцо покурить.
Вечером он ополоснулся водой по пояс, надел свежую рубашку, присел на крыльцо, закурил.
— Ты посмотри, Света, хозяйским глазом, может, что еще надо построить?
Она присела рядышком, прижалась к нему.
— Не знаю пока, вроде бы все есть. Ты обещал стол в кухню сделать — без него, как без рук.
— Это точно, сделаю завтра. Завтра никуда не пойдем — надо баньку истопить, вымыться.
Он ушел в старый сарай, достал бутылку водки.
— Пойдем к твоим? Хватит одной или еще взять? Я вообще-то не пью, Света, а тут получается, что четвертый вечер подряд.
— Не оправдывайся, я уже сама поняла — пьяницы так не работают. Я возьму вчерашнюю еще, которую мы не допили, пусть отец с утра опохмелится. Пошли.
Они вошли в дом. Светлана стала знакомить:
— Мой папа — Яковлев Андрей Савельевич. Мама — Нина Павловна.
— Я — Михайлов Борис Николаевич, — представился он сам, ставя на стол бутылку водки. Поздоровался с отцом за руку.
— Присаживайся Михайлов из Михайловки, — улыбнулся Яковлев, — в ногах правды нет.
Пока Нина Павловна с дочерью накрывали на стол, перетаскивая уже приготовленное из кухни в горницу, Андрей Савельевич разглядывал будущего мужа дочери, не сомневаясь, что станет зятем.
Лет, наверное, сорок пять, крепкий мужик, сбитый. Высокий, волосы с проседью — такие бабам нравятся, решил он, надо бы Светке его в ежовых рукавицах держать, чтобы налево не бегал. Хотя куда здесь побежишь — одна Танька Колькина и осталась. Но баба стерва, вполне может передок подставить.
Женщины накрыли стол, присели.
— Я человек простой, — начал Михайлов, — понимаю, что вам хочется знать обо мне все. Поэтому сейчас выпьем за знакомство, и я расскажу, как сумею. Будет что не понятно — спрашивайте, на все честно отвечу.
Борис разлил водку по рюмкам, чокнулись, выпили и он продолжил:
— Я в свой дом приехал, наверное, корни позвали, приехал надолго, навсегда. Я сын учительницы, если вы ее помните.
— Ни хрена себе, — воскликнул Яковлев, — Бориска что ли? Так я тебя вот таким мальцом помню, — он показал рукой на уровне стола.