Она пожала плечами, ответила:
— Не должна.
— Окей. На операции будешь крючки держать, я все покажу. Завтра с утра приготовишь раствор у родителей. В стеклянную банку нальешь 170 миллилитров 30 % раствора водорода пероксида и 80 миллилитров 85 % раствора муравьиной кислоты. Смесь в течение часа будешь перемешивать, периодически встряхивая. После этого в банку нальешь колодезной воды комнатной температуры до горлышка. Получится пять литров 2,4 % раствор первомура. В нем будем руки мыть, инструмент стерилизовать, я все остальное покажу на месте, ничего сложного. Запомнила, как первомур готовить?
— Нет, лучше запишу.
Борис повторил сказанное, Светлана записала.
— Что-то я нервничаю больше отца…
— Нормально, — ответил Борис, — так и должно быть — ты же у нас главное ответственное лицо.
— Да ну тебя, — она улыбнулась, но получилось кисло и отвернулась.
Михайлов ушел курить на крыльцо, проигрывая в голове каждый свой шаг.
Утром Борис и Светлана пришли к родителям, отец волновался, курил сигарету за сигаретой.
— Курить больше не надо, иди, отец, на крыльцо, подыши свежим воздухом часок, позовем, когда управимся.
Михайлов выкрутил лампочку в комнате, вкрутил другую на двести ватт, включил свет — нормально. Соединил два стола вместе, постелил клеенку и простынь, рядом поставил тумбочку, чуть подальше три табурета. Светлана готовила раствор. Через час он вылил в два тазика первомур. В третий тазик налил раствор Макси-Септа, бросил в него простынь, порезанную на метровые куски для стерилизации.
— Нина Павловна, вы идите на крылечко. Теперь ваша очередь, если кто придет — в дом не пускайте, — попросил Михайлов.
Отец лег на столы в одной майке и трусах, наблюдая за Борисом и Светланой — оба были в одинаковых белых футболках вместо халатов. Михайлов положил инструменты в тазик с первомуром, потом долго мыл руки щеткой с мылом, как и Светлана. Отжимали нарезанные простыни из тазика, стелили клеенки, раскладывали инструменты…
После инъекции калипсола Яковлев уже не помнил ничего…
После операции Борис ввел ему диазепам, транквилизатор успокаивал, снимая побочные действия калипсола…
Окончательно в себя он пришел на своей кровати. Светлана, сидевшая рядом, сразу же спросила:
— Как чувствуешь себя, папа?
— Нормально… Я… что вчера… много выпил?
— Ты не помнишь?
— Помню. А где Борис, он мне должен операцию сделать?
— На крыльце, папа, он уже все сделал. Позвать?
— Подожди, дочка… голова, как с похмелья. Ты расскажи, как все было, пока его нет, — попросил отец.
— Он разрезал, сказал, что нервы и сосуды в порядке, кости срослись не правильно, — она показала два пальца не встык, — он их сломал, поставил как надо, прикрутил аппарат Илизарова и зашил рану. Вот и все, папа. Сказал, что завтра можешь ходить на костылях, как всегда. Кости срастутся, и побежишь молодцом.
— А ты чего ревешь? — спросил он жену.
— Не реву я, это от радости.
Вошел Борис.
— Проснулся, отец, это хорошо. Операция прошла успешно. Дочка у тебя молодец, не хуже любого хирурга мне помогала. Часа три еще полежи, потом вставать можно. В туалет на ведро сегодня, а завтра с утра жду у себя на перевязку.
Он вышел на улицу, давая побыть им вместе одним.
— Зять-то у нас, Андрей, какой! В больнице ничего не могли сделать, а он в деревенской избе оперирует. Это же надо, Андрюша… Зять-то какой!.. Кто бы подумать мог, что так повезет нам. Как ты, Света, его разглядеть сумела?
— Ничего, мама, я не разглядывала. Я же тоже не знала. И… хватит об этом. Перехвалите мне мужика… скромнее надо быть.
— Ты матери не перечь, — возмутился отец, — поднимусь на ноги — на руках его носить надо. А ты скромнее… Ишь ты, указчица нашлась.
Светлана ничего не ответила, вышла во двор, присела рядом с Борисом на крыльцо.
— Захвалили тебя совсем родители… Посидим еще или домой пойдем?
— Ты матери помоги убраться — растворы надо за огород выплеснуть или на дорогу, инструменты обычной водой промыть, когда высохнут, сложить обратно в футляр. Хорошо?
— Хорошо, я как-то не подумала, — ответила она задумчиво.
Борис посмотрел на нее, улавливая смену настроения, вздохнул и ничего не сказал. Встал и пошел, молча домой.
Во дворе сел на крылечко, прикурил сигарету. Бывает такое — радуется человек, радуется, а потом, словно перенасытившись, начинает грустить. В это время лучше побыть одному, выпить водки и лечь спать. Тогда все пройдет утром.
Светлана расставила столы на место, вылила растворы, вымыла инструменты. Налила в таз воды, замачивая кровяные простыни, жулькала руками с мылом. Шептала про себя: «Тоже мне, начальник нашелся — то ему вымой, это подай… Домой он смотался… я что тут, уборщица»… Застирывала тряпки автоматически, пока не устала. Провела предплечьем по лбу, вытирая пот, вздохнула, опустив руки. Сидела так минут пять, не шевелясь. Злость уходила постепенно, тело заполнялось апатией, глянула на отца, смотревшего на нее вытаращенными глазами, и словно что-то стало пробиваться внутри. Потом посмотрела на часы и понеслась пулей домой, бросив таз с простынями.