— Ну хорошо, хорошо, высыпай, — разрешает Казанцев.
Очередь доходит до маленького мужчины. У него смешное розовое лицо с вздёрнутым вверх, похожим на пуговицу носом.
— Принимайте, — балагурит он, — семена — первый сорт, самые лучшие со старухой отобрали, — Он неторопливо раскрывает мешок.
Казанцев опускает туда руку и сразу же выдёргивает с брезгливой гримасой: она измазана липкой грязью.
— Ты что привёз? — спрашивает он сердито.
— Семена, — отвечает маленький мужчина.
— Это над ними вы со старухой трудились?
— Над ними. А что, плохие? По-моему, в самый раз.
Казанцев опрокидывает мешок и высыпает в сторонке мокрую и гнилую картошку.
— Полюбуйтесь, товарищи, что привёз Хромешкин. Он даже её просушить не удосужился. Ведь здесь же одна слякоть.
— А если у меня ничего нет лучшего, где я возьму? — оправдывается Хромешкин. — Если хотите знать, она в самый раз для посадки, всё равно в земле сгниёт.
— Пусть он со своей старухой ест эту картошку!.. — возмущённо говорит дядя Витя. — Он всегда норовит на чужом горбу в рай въехать.
— Собирай свои семена, Николай, — сердито вмешивается дядя Саша, — и не позорься. Неладно у тебя всё получается. На собрании больше всех шумел, беспокоился, что тебя обделят урожаем, а сам с первых дней нечестно себя ведёшь.
— Да я и сам не хотел везти эти семена, вон она меня убедила, — показывает Хромешкин в сторону женщины, которая примостилась на обочине дороги.
— Брось, Коля, знаем мы твои фокусы, вечно она у тебя виновата, — обрывает его Казанцев.
— Ну хорошо, дайте мне взаймы — в городе рассчитаюсь, — стал просить Хромешкин.
— Эх, Коля, Коля, — покачал головой дядя Саша, — и когда ты станешь коллективным человеком?! Здесь же тебе не рынок. Если бы все поступили так — у кого бы ты стал занимать? Что будем делать с ним? — спросил дядя Саша.
— Пусть помогает сажать, семян на всех хватит, — сказал Казанцев, — а в цехе мы с ним ещё поговорим.
— Согласны, товарищи? — спросил дядя Саша.
— Да что уж там — не обедняем, только пусть в следующий раз не хитрит, а то быстро шею намылим.
Валерка представил себе Хромешкина с намыленной шеей и рассмеялся.
Наконец все семена были ссыпаны в кучу.
— Наш племяш замёрз? — спрашивает у Валерки тётя Наташа Ласунина, председатель женсовета.
— Нет, я мёрз раньше, а сейчас тепло.
— Пойдём со мной картошку сажать?
— Да что вы, Наталья Григорьевна, какой из него работник, умается же парень! — предостерегает её скороговоркой худая женщина.
— Раз приехал — пусть трудится, — настаивает тётя Наташа.
— И зачем только мальчонку тащили в такую рань? Намучается, бедняжечка… — сочувственно говорит женщина, которую называли старухой, а она совсем не старая.
— Ничего, — говорит тётя Наташа, — он ещё тебя работать научит. Правда ведь, наш племяш?
— Я не умею учить, — чистосердечно признается Валерка.
Нравится Валерке тётя Наташа. Нравится, что она тоже зовёт его «наш племяш». Она совсем молоденькая и говорит протяжно, нараспев.
— Валера, иди нам помогать, — зовёт тётя Лена.
— А можно, я с тётей Наташей буду?
— Как хочешь.
Валерка вопросительно смотрит на тётю Наташу.
— Пошли, пошли, — говорит она, — я без тебя как без рук. Значит, делай, как я тебя учила. По одной картошке.
Тётя Наташа втыкает лопату в землю и приподнимает вместе с землёй. Валерка быстро кладёт картошку в лунку, и тётя Наташа снова засыпает её
— Кто говорил, что у меня плохой помощник? — спрашивает тётя Наташи. — Да мы его в свою смену запишем и присвоим ему звание коммунистического племяша нашего цеха. Давай нажмём!
«Старуха», которая только что жалела Валерку, теперь тоже хвалит его:
— И вправду шустрый малец. Зря я, наверное, своего не взяло: пусть бы поработал на свежем воздухе.
Работают все с азартом и с шутками.
— Эй! Первая коммунистическая, отстаёте! — кричит кто-то.
— А мы работаем за качество.
— Кто это — первая коммунистическая? — спрашивает Валерка тётю Наташу.
— Первая смена, значит, — поясняет она, — они первые завоевали звание смены коммунистического труда. Вон они — все вместе там копают.
— А вы — коммунистическая? — спрашивает Валерка.
— Я — нет ещё, — смеётся тётя Наташа.
— А почему?
— Да есть у нас в смене один чудак, всё дело нам портил. Сейчас, кажется, стал исправляться. Может, к осени получим звание.
— Анянов, да? — спрашивает Валерка,