Зоя обожала ТВ.
Она могла смотреть его целыми сутками, почти все без разбору. Единственное, что она не выносила, был секс. Когда показывали постельные сцены, она отворачивалась, ее тошнило, сразу хотелось в туалет. А так – смотрела и обязательно ела что-нибудь. Без еды телик ее не устраивал. Особенно Зоя любила ток-шоу. Их она могла смотреть без остановки. Она ела, смотрела и мечтала. И воображала себя героиней. Это было настоящее, ни с чем не сравнимое удовольствие.
После тех двух случаев
Зоя пырнула еще нескольких. И всегда получалось, что они были в чем-то виноваты. И всегда это были мужчины. Она уже и не помнила, сколько раз это произошло. Ей в сущности было все равно. На работе она была спокойная и смирная, как и всегда, – никаких перемен. А вот когда смена заканчивалась, в нее словно кто-то вселялся. Она просто делала, что считала нужным, и шла дальше. Она стала роботом с механизмом, нацеленным на месть. Она решила никому не спускать.
Какой по счету?
Он догнал ее и стал к ней приставать. Она подпустила его вплотную – в темноте не видно было лица, но поняла, что довольно молодой, лет 27-28. Он ей в живот чем-то тыкался – потом она поняла, что это такое. Ну, и она ему тоже ткнула. Он заскулил, согнулся. Она отвернулась и пошла дальше, не оглядываясь.
Дома она сидела и жевала медленно перед теликом, смотрела ток-шоу, которое любила ее мать. Они часто смотрели его вместе. Ей было спокойно и хорошо, она думала только о наслаждении. И еще о том, что ничего не может быть слаще чем еда и телевизор.
Когда Зою в числе других привезли на опознание,
ни одна из жертв ее не признала. И никто из них, оказывается, не умер. Вот так сюрприз! А она сама некоторых даже вспомнила.
Все указали на другую, ни в чем не повинную женщину. Напрасно ее адвокат (сморчок-дуремар в огромной замызганной шапке, свисающей на безвольные уши-лопухи) пытался протестовать. Получив тычок под ребра от мента, он тут же посоветовал запуганной женщине признать свою вину.
Ей дали восемь лет за попытку покушения.
Она плакала после оглашения приговора. А Зоя сидела в зале суда и громко грызла орешки. На нее даже шикнул впереди сидящий мужчина: потише, пожалуйста! Суд ведь идет! В ответ Зоя молча плюнула ему в затылок. Мужчина онемел от такой наглости, потом стряхнул обслюнявленную скорлупу с волос, обернулся и с негодованием посмотрел на нее. Зоя невозмутимо встала со своего места, деловито очистила пальто от скорлупы, которая нападала с орехов, и, пнув на прощанье стул мужчины, пошла к проходу. Тот с недоумением и безотчетным страхом посмотрел ей вслед. Как раз в это время женщину, осужденную на восемь лет, конвой вел к выходу. Зоя, проходя мимо них, довольно громко буркнула:
– Да я, я их убивала! Я! Вот только жаль, что не убила никого.
И как ни в чем не бывало пошла к выходу, продолжая грызть свои орехи. В зале повисла тишина.
Мужчина, на которого Зоя плюнула ореховой скорлупой,
хотел было вскочить, он и правда вскочил, в висках застучало, он вспотел от волнения.
– Ваша честь, Ваша честь!
–Заседание окончено! Всем разойтись!
Стук молотка по столу, грузное тело судьи колыхнулось под мантией, бульдожьи брыдла на лице заходили ходуном.
…Мужчина, оставшись один в зале суда, никак не мог отойти от потрясения. Неужели и вправду невинную засудили? Вздрогнул – на него уже кричал служащий с красной мордой:
– Выходите, не задерживайте, мне зал закрывать надо!
Вышел поспешно. Его тошнило. Совесть, совесть, ох уж эта совесть!
Мужчина, в которого плюнула Зоя ореховой скорлупой,
шел домой и думал, что же на самом деле произошло и кто виноват, и что делать. Как в романе Чернышевского, усмехнулся он. Мысли неслись сумасшедшим галопом: «Все сделали вид, будто не услышали, что она сказала. Или подумали: вот, еще одна сумасшедшая! И правда, от скуки и не на это можно пойти! От скуки самые страшные преступления совершаются! По-моему, здесь явный комплекс Герострата – стремление остаться в памяти мира любой ценой, сделать свою жизнь более значимой и менее жалкой. Герострат ради этого сжег храм. И герой одного японского романа, по-моему, тоже. Читал что-то в юности. А что она? Сделала ли она это, или же просто от скуки или от нервного расстройства оговорила себя? Одно очевидно: когда жизнь твоя бессмысленна, ее совсем не жалко. А еще очевидно, что дело здесь не чисто».