Улыбнулась. В душе - озорные солнечные зайчики, несмотря на мороз, расписавший узорами окна. А не устроить ли самой себе праздник? Маленький, интимный, без подготовки - не укладывая волос и не снимая халата. Завести музыку для настроения, послушать любимые романсы, которые прошли с ней по жизни, под которые когда-то танцевала на вечерах.
Холод от окна добрался до плеч. Зоя накинула пуховый платок, оренбургский - теплый, как шуба, подошла к полке с грампластинками. Пройдясь пальцами по верхушкам, нашла старую, еще на семьдесят восемь оборотов, с романсами Изабеллы Юрьевой. Пластинка в тонкой, истрепавшейся по краям, обложке с круглыми отверстиями посередине, сквозь которые можно прочесть названия двух романсов - "Маленькое счастье" и "Белая ночь".
Под "Белую ночь" Зоя когда-то познакомилась с летчиком Иваном Клещевым. По-крестьянски основательный, ответственный, он относился к Зое как к ребенку, хотя был моложе. Она ощущала себя с ним надежно, как птенчик под защитой большого орла. Он принимал решения за себя и за нее - прирожденный лидер. Командир. Высокий, красивый, истинно русский мужик - настоящий, а не киношный. Когда обнимал, охватывал ее всю, сжимал осторожно, крепко и не было сил вырваться из его медвежьих объятий и не хотелось.
Собирались расписаться, да война помешала. Потом он погиб. "Хороший был парень - Ванечка" - подумала Зоя без печали. Напела потихоньку:
- Белая ночь,
Милая ночь,
Светлою мглой
Здесь нас укрой
И не спеши
Ты зажечь
Свет зари...
Потанцевала в ритме танго вправо-влево, крутанулась.
Поставила пластинку на место, достала другую, которую купила, едва вернувшись в Москву из ссылки.
Тяжко было тогда начинать жизнь по-новой - без денег, без жилья, с подорванным здоровьем да с грузом пережитого, оставившего след на ее когда-то безупречно фотогеничном лице. Зоя присматривалась к себе в зеркале: вот морщинка, появившаяся после ареста отца, вот - после смерти его и младшего брата, вот - после гибели Ивана Клещева, вот после ее собственного ареста... Горькие слезы катились. Ей работа позарез нужна - дочь поднимать, и самой пожить в достатке, но разве возьмут ее с таким изборожденным лицом сниматься в кино?
Шла как-то мимо музыкального магазина, услыхала из открытой двери один из любимых романсов - "Нищая":
"Какими пышными хвалами
Кадил ей круг ее гостей.
При счастье все дружатся с нами,
При горе нету тех друзей"
Сердце защемило: как про Зою сказано. Зашла, купила пластинку, принесла домой, долго не решалась завести - боялась разреветься на первых же звуках. Потом все же решилась.
Вместо слез пробрало ее зло, на словах: "Подайте ж милостыню ей". Нет, это не про Зою. Не нужны ей милостыни и подачки! Она в тюрьмах выжила, а на воле тем более не пропадет.
На другой день сходила в тот же магазин, купила пластинки популярных исполнителей - Бернеса, Утесова, Руслановой. Зое тогда казалось: любимые песни, как друзья, помогут вернуться к жизни, согреют застывшую душу.
И не ошиблась. Когда тоска нападала, точили воспоминания, она заводила патефон. Садилась в кресло-качалку, слушала. Подпевала. Удивительно: кончалась песня - кончалась тоска. На следующий день ощущала прилив энергии, хоть горы идти сворачивать - такой характер у Зои.
Старые пластинки берегла, как зеницу ока, обращалась с суеверной аккуратностью - чтобы не разбились. На этой десять романсов Юрьевой, самые лучшие. На картонной, лакированой обложке - черно-белый портрет, похожий на голову римской статуи: с тонким, правильным носом и кудрявой прической.
Зоя провела рукой по портрету, будто погладила нежно по лицу.
Пару раз они встречались на официальных приемах. Юрьева выглядела величаво: безупречно прямая спина, аристократически изящные руки, гордо поднятый подбородок. Держалась с поистине царским достоинством - одним холодным взглядом через плечо могла остановить навязчивого поклонника или наклоном головы позволить к ней обратиться.
Одевалась модно и дорого: в платья, подчеркивающие фигуру - с утянутой талией и широкой юбкой, в меха и бриллианты. Где бы ни появлялась, тут же попадала в окружение толпы.
Впрочем, как и Зоя. Она обожала ее романсы, от которых светлые, сладкие слезы ползли по щекам. До войны не было в стране певицы, популярней Изабеллы Юрьевой. Имя ее знали в каждом, большом и малом городе - от Москвы до самого Дальнего Востока. Голос ее лился серебряным колокольчиком из радиоприемников на окнах и репродукторов на столбах. На южных танцплощадках оркестры играли поппури из ее романсов. На концертах - аншлаги, невозможно попасть даже по знакомству.
Однажды они вместе выступали в Кремле на закрытом концерте в честь Первомая. Удалось поговорить, недолго. Зоя высказала певице свое восхищение. Юрьева выслушала со снисходительным выражением в глазах, величественно кивнула - мол, слышала сотни раз, другого не ожидала, но все равно спасибо. Спросила что-то вежливо-неважное в ответ. Она разговаривала со сдержанностью, неизвестно откуда идущей, то ли от скромности, то ли от самолюбви.
Эту артистку с хрупкой фигурой и изысканными чертами лица ни одному режиссеру не вздумалось бы пригласить на роль свинарки или той же Трындычихи. Зоя не ревновала ее ни к успеху, ни к внешности - в свое время имела и то, и другое. Жизнь все расставляет по местам. Юрьева давно исчезла со сцены и забыта, а Зоя продолжает сниматься, ездит с концертами, по-прежнему любима народом.