Третий участок — в глубине леса. Зое повезло, нашла упавшую ветку дуба с жесткими, словно бы из жести, листьями. Вдвоем с Верой принялись обрывать их, маскируя колючки, и тут Волошина услышала отдаленные выкрики и поскрипывание.
— Подводы, — сказала она.
— Бежим!
— Много чести, — усмехнулась Вера. — Не думаю, чтобы обозники были быстрее нас.
Спокойно, не оборачиваясь, зашагала к повороту, где ждал их Проворов. Зоя старалась держаться ближе к ней, поглядывала назад и ступала осторожно, чтобы не взвизгивал под каблуками снежок.
Обоз тащился медленно. Девушки успели перекинуться словом с Проворовым, укрылись за стволами деревьев. Зоя выбрала толстую наклонившуюся березу, легла на нее животом, обхватила руками и отдыхала, прислушиваясь к приближавшимся звукам. Обоз напоминал цыганский табор. Громко скрипели колеса высоких фур, но еще громче переговаривались, перекликались солдаты. Понукали лошадей, смеялись. Кто-то наигрывал на губной гармошке. На одной фуре горел фонарь, вокруг него сидели солдаты, закусывали.
Казалось, обозу этому не будет конца. Зоя начала замерзать без движения. Черт их принес, этих немцев! Окованные колеса могут вдавить в землю или оттолкнуть в сторону с таким трудом уложенные колючки. Ну, из колеи-то их не выжмут. Все-таки есть надежда, что машины потом напорются.
Проворов решил: обоза не переждать. Приказал отползать.
Назад шли вдоль того же оврага, только теперь он был слева, а поле справа. Напряжение, владевшее ими возле дороги, ослабло. Зоя ощутила не только усталость, но и разочарование, опустошенность. Наверно, потому, что не было уверенности — с пользой ли потрудились. Подвернулся этот обоз…
Светало, когда вступили они под сомкнутые кроны соснового леса, где и днем-то, пожалуй, всегда сумрачно. Ветер не проникал сюда. Зое показалось, что пустой и тихий лес этот похож на нежилой, просторный, всеми покинутый и остывший дом. Неуютно здесь. Скорее бы добраться до своих. Там такое же глухолесье, но в отряде многолюдней, веселей.
Пыталась заговорить с Верой, а она отвечала односложно, думая о чем-то своем. Когда Проворов остановился передохнуть, Волошина прислонилась возле него к сосне, мотнула головой, будто косы на спину отбросила (кос давно нет, еще в школе отрезала, а привычка сохранилась). Сказала решительно:
— Извинись.
— За что?
— За то, что ругался при нас.
— Не нарочно я. Само собой вырвалось. Обстановка такая!
— А для нас не обстановка?
— Извинись! — поддержала Зоя.
— Раз уж вы всерьез, — натянуто улыбнулся Павел, — тогда извините, конечно. Если хотите.
— Да, хотим, — сказала Вера. — А еще скажи Крайневу, что на задание с тобой мы больше не пойдем. Хватит, наслушались. Верно, Зоя?
— Сами доложим.
— Нет, он! Так честней. Браниться умеет, пусть сумеет и объяснить.
— Ты что, всерьез? Война ведь!
— Тем более, Проворов. На войне не только геройство ценится. На войне, когда люди жизнь отдают, человеческое уважение еще дороже становится. Можешь ты это понять?
— Пытаюсь, — Павел плюнул с ожесточением. — Пытаюсь уразуметь, откуда такое наваждение на мою голову!
— Уразумей, пригодится, — холодно усмехнулась Вера.
— А ведь я предупреждал тебя, Павел, — голос Крайнева звучал укоризненно. — Ну, зачем это? Выругаешься — и сам умнее не станешь, и других хорошему не научишь. А обидеться могут, тем более девушки.
— Больно уж недотроги. Святые они, что ли?
— Да, недотроги. Да, святые. Легковесных девок сюда не пошлют. — Крайнов жестом упредил возражения Павла. — И не говори больше об этом, ты сам понимаешь, что не прав.
— Хоть по-детски-то можно? Кумой-лисой?
— Это еще что?
— Мальчонка у нас был соседский, за два года перевалило. Как рассердится, душу отводил: у-у-у, кума-лиса!
— Можно. Промежуточный этап для полного отвыкания, — скупо улыбнулся Крайнов, давая понять, что недоразумение выяснено.
Вообще-то Павел Проворов мог и не слушать замечаний Крайнова. Равные права: и тот и другой — командиры групп. Борис считался командиром сводного отряда, пока они действовали вместе. Проворов может уйти со своими ребятами в любое время — это в его власти. И при всем том Павел, человек своевольный, вспыльчивый и обидчивый, даже не помышлял расстаться с Крайневым: настолько привязался к нему. У Бориса было то, чего не хватало Павлу при всей его смелости и расторопности. Борис хладнокровен, неторопливо-настойчив. Словно рожден для того, чтобы быть вожаком, руководителем. Наверно, помогает ему изрядный опыт комсомольской работы.