— Партизаны! Пу-пу!
Солдат как пружиной подбросило. Гавкали что-то по-своему, хватали оружие.
— Wo? Wieviel?[4] — спрашивал побледневший унтер. Свиридов пальцем показал: один партизан, не робейте. Шевелитесь живей!
Унтер выхватил пистолет и велел трем дюжим солдатам следовать за ним. Пошел и Свиридов, но малость позади.
Прячась за углом конюшни, фашисты разглядывали приближавшегося. Был он худ — узкоплечий подросток. На ногу спор и, наверно, решителен: шагал быстро, не озираясь по сторонам.
Все ближе скрип снега под каблуками. Вот уж и дыхание слышно. Унтер опять выглянул из-за угла. Человек возле стены наклонился.
— Halt![5] — ошеломляюще гаркнул унтер и одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние. Человек вскинулся, оттолкнул немца, но тот был сильнее. Рванул за плечо, вывертывая назад руку, и удивился, какая она тонкая, по-детски хрупкая.
Партизан дергался, бился, пытаясь освободиться, но солдаты уже скрутили его веревкой. Шапка слетела с головы, обнажив коротко постриженные темные волосы. Унтер глянул в лицо и не смог скрыть удивления:
— Frau![6]
Услышав этот возглас, подбежал Свиридов, для безопасности державшийся в стороне. Присмотрелся и аж плюнул с досады. Надеялся, что опасный партизан попался, немцы дополнительную плату дадут. А оказалось — девка, подросток. Откуда только ее принесло! Не разживешься!
Гитлеровцы потащили упиравшуюся пленницу в штаб, а Свиридов, шаркая валенками, поплелся следом. Может, все-таки перепадет что-нибудь от офицера за надежную службу?[7]
В вооруженных силах гитлеровской Германии имелась только одна кавалерийская дивизия. Использовалась она не целиком как боевое соединение, а отдельными подразделениями и лишь там, где возникала особая необходимость. Готовя новое наступление восточнее Можайска, фашистское командование перебросило сюда несколько эскадронов: кавалеристы должны были действовать в лесисто-болотистой местности, недоступной для техники. Один из этих эскадронов как раз и расположился в Петрищеве, заняв часть деревни, которая примыкала к колхозной конюшне. В остальных домах разместились офицеры и солдаты 332-го пехотного полка 197-й дивизии, выведенные с передовой для отдыха и пополнения, Пехотинцы были усталые, злые, к тому же и здесь в первую ночь их подняли по тревоге из-за проклятых партизан.
Обосновался в Петрищеве и командир полка подполковник Рюдерер вместе со своим штабом. Он был старшим начальником в гарнизоне, ему и доложили о поимке «фрау-партизанки», у которой имелось оружие и бутылка с горючей смесью. Несомненно, это была одна из тех, кто минувшей ночью поджег несколько строений.
В свою очередь, подполковник во время вечернего телефонного разговора с командиром дивизии сообщил о партизанке генералу и спросил, как с ней поступить.
— Мы имеем дело не с единичным случаем, а с организованной акцией, — сказал в ответ генерал. — Другая раненая партизанка захвачена возле совхоза Головково. Вероятно, в зоне дивизии действует диверсионный отряд русских. Вывод может быть только один: усилить посты. А пойманных партизан-диверсантов уничтожать.
— Но это женщина…
— Для нас нет женщин и нет мужчин, — желчно произнес генерал. — Есть только друзья и враги. А приказ о партизанах вам, надеюсь, известен.
— Так точно!
— Повесить, собрав жителей. И постарайтесь основательно допросить ее. Откуда она, много ли их, где база, какова задача? Возьмитесь за это сами, подполковник.
— Слушаюсь, господин генерал.
Судьба Зои была решена еще до того, как Рюдерер увидел ее своими глазами. Он вовсе не считал себя садистом, этот кадровый командир, умевший неплохо воевать. Однако неудачи последних недель ожесточили его. Чужая жизнь обесценилась. Он даже в своих соотечественниках, в подчиненных видел не людей, а только исполнителей: хороших или плохих офицеров, автоматчиков, пулеметчиков или минометчиков. До остального ему не было дела.
Приговор был вынесен, и пока пленница не стала бесчувственным трупом, из нее следовало вырвать признания, которые помогут в борьбе с партизанами. В штаб, в дом Ворониных, ее привели уже избитую и раздетую: в одной сорочке, босую. Это была совсем еще девчонка, и подполковник вначале предположил, что ее нетрудно запугать. Но взгляд у нее был такой твердый, такая ненависть горела в глазах, что Рюдерер подумал: она из тех фанатичных русских, которые держатся до конца.
Он считал себя воспитанным человеком, он даже к пленной обращался с холодной вежливостью:
7
Вина С. А. Свиридова, тесно сотрудничавшего с фашистскими оккупантами, была полностью доказана на суде. Согласно приговору, его расстреляли в 1943 году.