Встретившись с капотом одной из припаркованных возле Сената машин, и разнеся транспорт вдребезги, островок выполнил свое последнее предназначение, немного подняв настроение джинна.
-В яблочко! – наблюдая с высоты птичьего полета за дымящимся автомобилем, старый джинн пару раз крутнулся в воздухе, и растворился в голубоватой дымке телепорта…
***
Прыгая по параллелям, джинн не останавливался ни в одной из них дольше, чем на пару минут, осознавая, что каждая из них, хоть и схожа с Землей почти на все сто процентов, но все же, не является заветным местом, которое Гарнанджан называл «домом». Именно этим домом и являлась семнадцатая параллель Основной ветки миров, названная Ялмез.... Но параллели появляются вследствие очередного преломления Зеркала Мира, а в зеркальном отражении, как известно – все отражается с точностью до наоборот. Вот и название – решили в итоге перевернуть, подарив семнадцатой параллели, имя – Земля.
Кто решил, и, собственно, зачем – осталось тайной, но, обозначение приросло к молодому миру, и закрепилось, при том – намертво. Постараешься переназвать – не выйдет.
Гарнанджану было три года, когда его жизнь продали джинну Хасаму, одному из мудрейших и древнейших детей Зеркала мира в истории Вселенной. Темный мир, Барфантан[1] был родиной этого могущественного мага, заточенного на миллионы лет в перстень. Скажем прямо – даже тысячелетие, проведенное в красном блеске рубина, очень сильно сказывались на состоянии, а пара миллионов лет – сделали из справедливого мага - озлобленного чародея, жаждущего лишь мести.
По сущей случайности, выпущенный на свободу, Хасам оказался карой небесной, искоренив за срок, который необходим гусенице, чтобы превратиться в бабочку, всех, кого посчитал виновным в неисчислимых годах, проведенных в зиндане кроваво-красных граней драгоценного камня. Позже, освободившись от морока эмоций, затуманивших рассудок, он осознал, что должен хранить равновесие, и остепенился.
Но жизнь его, с падением последнего личного врага стала бесцельна, и ему было пора отправляться в Сады Манейи[2], в которых находят покой и забвение души всех созданий, неотъемлемою частью жизни которых была магия.
Найдя, в самом убогом отражении Центрального Мира, мальчика с задатками к контролю, Хасам выкупил его у отца за три жемчужины, и принялся переливать силы.
Мир – это гармония, и наряду с добром и злом – должен так же сохраняться баланс нейтральной силы, которая в экстренном случае сможет выровнять чаши весов, заступившись за проигрывающую сторону. В ином случае - наступит Хаос, не нужный никому, а следом – вселенную поглотит пустота, которая не нужна даже Хаотическим княжествам.
Джинны были именно той силой, которая проворачивала диверсии во имя Зла, и шла на передовой плечом к плечу с Добром.
Хасам отлично понимал, что последним его долгом, есть сохранить свою огромную силу в целостности, а не разделить ее меж собратьями, давно утонувших в бесконечной жажде к власти, и пьющих пороки, словно вино из бутылки. Гарнанджан впитывал силу Хасама, и к шестнадцати годам был готов получить звание Семира, высшего Джинна, но – не сложилось.
Слишком вольнолюбивый и гордый, он был заточен собственным учителем в кулон зеленого изумруда, в котором и чах без малого семь сотен лет.
И вот, в итоге – не менее злой, чем Хасам – будучи вызванным какой-то девчонкой, в руки которой попала дорогая погремушка, джинн яростно не желал повиноваться ни одному из желаний хозяйки, которую звали Рина.
Девушка оказалась с весьма жестким характером, и задавила буйствующий норов джинна, вскоре став его другом. Загадав для себя лишь одно желание, Рина потратила два оставшихся, чтобы освободить Гарнанджана, и даровать ему свободу выбора, ведь после освобождения – джинн должен был сразу предстать перед Высшими, для решения его будущей судьбы. Но право выбора, даровало ему возможность оставаться всесильным колдуном, и перелить свою силу лишь тогда, когда сам того пожелает.
Спустя несколько тысячелетий, Гарн остался единственным джинном во всех двадцати семи отражениях. Параллели сами уничтожали несвободных джиннов, по чистой случайности разрушая артефакты, в которых колдуны были заточены.