— Ну, даёшь слово?
Али молчал, прижимая к сердцу подарок.
— Ну! — начал сердиться Хусейн.
— Почему, Хусейн? Ведь искатели губок зарабатывают больше других арабов!
— Да, но во много раз меньше, чем любой европеец!.. Садись!
Они сели на кучу крепких, как кирпич, высохших губок, ещё не очищенных от ила, песка и мелких камней.
Вдали, на самом конце маленькой рыбацкой деревушки, выли голодные шакалы. Иногда, шумя крыльями, пролетала какая-то большая ночная птица, слышался тихий рокот прибоя.
— Ты же знаешь… никто из нас не доживает до тридцати лет!
— А разве это мало, Хусейн?
— Значит, мне осталось ещё лет семь, — сказал Хусейн. — Эх, может быть, и не мало! — с горечью вздохнул он и, закинув за шею руки, растянулся на куче губок. — Вот заработаю деньги и брошу эту работу! — уже успокаивая самого себя, произнёс он.
Али долго не мог заснуть от радости.
Поэтому они сегодня и проспали. И Али не хотел будить уснувшего в лодке Хусейна, один грёб более двух часов, хотя ему всё чаще и чаще приходилось делать передышки.
«Какой он хороший! — думал Али, смотря на красивое тёмно-бронзовое лицо Хусейна. — Другие, когда напиваются, дерутся, а он приносит подарки и ласкает».
Чувство нежности к брату сжало сердце Али.
Он с таким усердием начал отгонять от него мух, что случайно задел Хусейна ногой.
— Почему раньше не разбудил меня? — сказал Хусейн и, отобрав у брата вёсла, начал грести с такой силой, что казалось, у лодки выросли крылья.
Их вчерашнее место ловли было уже занято другими. Пришлось плыть дальше.
Хусейн нервничал, что с ним случалось очень редко. Он всматривался в синевато-голубую воду, проверял положение лодки, ориентируясь по каким-то только ему известным приметам, но всё не находил удобного для ловли места.
Наконец, бросив привязанные к уключинам вёсла, Хусейн начал готовиться. Проверил, свободно ли вылезает из ножен такой же, как у Али, нож, привязал к поясу мешок и, поморщившись, заткнул уши шариками из воска. Потом сел, перекинув одну ногу за борт, и Али с трудом подал ему большой камень, перевязанный верёвкой. Прижав камень к животу, Хусейн несколько раз глубоко вздохнул, перекинул через борт вторую ногу, в последний раз набрал полную грудь воздуха, скользнул в воду и, почти не подняв брызг, скрылся.
Али держал верёвку на весу, помогая ей разматываться. Верёвка опускалась в воду всё медленнее и наконец остановилась. Вот последовали два условных рывка. Али начал вытаскивать камень, казавшийся в воде совсем лёгким. Наконец в нескольких метрах от лодки появилась голова Хусейна, и Али поплыл к нему.
Уцепившись руками за борт лодки, Хусейн отдыхал. Глаза у него были красные, налившиеся кровью, а на лбу, словно синие змейки, вздулись вены.
Али ни о чём не спрашивал, зная, что Хусейн всё равно не услышит, но посмотрел на мешок — он был пуст.
Нырнув во второй раз, Хусейн достал несколько мелких губок и недовольно покачал головой.
Потом они много раз меняли место лова, но всё неудачно. За мелкие губки, которые лежали в лодке, господин Ренар не заплатит почти ничего.
Наступил полдень. Хусейн всё нырял и нырял, а маленькая кучка губок на дне лодки не увеличивалась.
Наконец, тяжело дыша от усталости, он влез в лодку.
— Поедим, а потом пойдём вот туда, — Хусейн показал в сторону далеко уходящей в море косы. — Там глубже, будет труднее, но…
Али достал из-под сиденья испечённые на кизяке ячменные лепёшки, завёрнутые в тряпочку маслины и сделанный из выдолбленной тыквы кувшин с водой.
— Хусейн, там очень глубоко! Останемся здесь, и я буду тоже нырять. Ведь ты знаешь, мало кто плавает лучше меня! — жуя сухую лепёшку, начал уговаривать брата Али.
— Ты плаваешь как рыба, но, для того чтобы нырять на такую глубину, ты ещё молод, лёгкие не выдержат. А потом… — вдруг рассердился Хусейн, — мы же договорились: ты никогда не будешь искателем губок, никогда, понимаешь!
Али, перестав есть, угрюмо рассматривал лезвие своего ножа.
— Я подарил тебе нож только с этим условием! — смягчился Хусейн. — Вот заработаем денег, продадим лодку — и домой!.. А теперь нам надо достать побольше хороших губок, — улыбнулся он.
Глубина защищённого косой залива не превышала двенадцати метров. Дно было песчаное, и осьминоги тут не водились. А ядовитых медуз братья не боялись — прикосновение к ним не было смертельным.