Я включил вентилятор и повернулся на спину, уставившись в потолок. Подушка была плохо надута, но я не обращал на это внимания. Единственным желанием было залезть в холодильник и заснуть там.
Вот уже неделя, как я на Гивее, а результатов никаких. Интересно, что сказал бы сейчас Громов, увидев, как я развалился на постели в одних плавках, вместо того, чтобы выполнять поставленную задачу?.. Выполнять поставленную задачу… как легко это казалось на Земле!
Я поселился в одной из лучших столичных гостиниц — в «Хрустальном лебеде» — на берегу океана, вдали от крупных предприятий и шумных автострад. Помня наставления Громова, я не стал терять времени. Отдыхающий служащий, праздно шатающийся по городу в поисках развлечений, — что может быть лучше для заведения случайных знакомств? Случайных на первый взгляд, но так необходимых мне.
Я бродил по городу: по его центральной части и по менее богатым кварталам, с узкими улочками и двухэтажными домиками за невысокими оградами. Такие кварталы привлекали меня больше, чем центральные площади и проспекты, застроенные похожими на гребни волн домами из стекла, алюминия и белого ноздреватого камня, кричавшие рекламой и забитые магниторами. Но искать необходимых мне встреч нужно было именно здесь, в центральной части Шаолинсеу.
Ежедневно мне приходилось читать множество местных газет и журналов, просматривать сотни телепередач, в надежде выудить из них хотя бы малую толику нужной мне информации. Но ничего существенного во всем этом обилии не было, ничего, что могло бы хоть намеком подтвердить или опровергнуть наши опасения. Это отсутствие нужной информации удручало меня больше всего.
Слабый щелчок заставил меня посмотреть в угол комнаты, где стоял ячеистый купол теледатчика, казавшийся розовым в лучах красного заката.
Экран вспыхнул, замерцал голубоватым свечением; на нем возник громадный, дрожащий и переливающийся всеми цветами радуги, шар, очень похожий на обычный мыльный пузырь. Пузырь повисел в воздухе несколько секунд и вдруг с шумом лопнул, выпуская наружу с десяток полуодетых визжащих девиц, — это начался показ рекламной программы, прерываемый информационными выпусками последних новостей.
Ветер за окном стих. Автоматически включились лампы на потолке — короткие сутки Гивеи закончились; пришла ночь, как всегда, неожиданно и стремительно затопив все вокруг липким непроницаемым мраком. Легкая пелена серых облаков закрыла звезды — призрачные тени земных звезд. Сплошной, хотя и тонкий, слой облаков стоял очень высоко; из глубины неба, из-за горизонта, солнце окрашивало его чуть заметным серебристо-розовым сиянием.
Я закрыл окно и отправился умываться, краем глаза взглянув на теледатчик. Там атлетического сложения мужчина и молодая симпатичная женщина демонстрировали всю прелесть полетов на воздушных аппаратах, представлявших собой нечто среднее между гравипланом и парашютом. Это было лучшим семейным отдыхом, как сообщил автоматический голос диктора.
На людях были полупрозрачные шорты и такие же куртки с коротким рукавом, почти не скрывавшие очертаний их тел. Мужчина играл могучими мускулами, исполняя сложные акробатические номера на тонкой алюминиевой перекладине аппарата, служившей ему опорой; женщина обворожительно улыбалась зрителям, принимая соблазнительные, на ее взгляд, позы…
Подобного рода «творения» от искусства встречались на Гивее на каждом шагу. Производители не очень качественных товаров стремились любыми способами сбыть обывателю свою продукцию, частенько прибегая для этого к откровенной лжи. Насколько я успел понять, здесь считалось главным облачить свое изделие в красочную упаковку, о содержании же ее мало кто беспокоился. Подобные поделки не вызывали у меня ничего, кроме пренебрежительных насмешек.
Еще с детства я привык совсем к другим представлениям — грандиозным театральным постановкам и утонченным художественным действам, наполненным чудесной музыкой, танцами, песнями и замечательной игрой талантливых актеров, — воспевавшим возвышенные человеческие чувства и вдохновлявшим на великие подвиги во имя процветания Земли и всего человечества. К тому же все, что производилось земными заводами и фабриками, не нуждалось в лживом расхваливании — любой предмет, предназначенный для пользования людьми, был изначально качественным и надежным.
Освежившись под душем и одевшись, я вернулся в комнату. По теледатчику шли вечерние новости; мелькали смутные кадры ночной съемки.
— Вчера ночью полиция арестовала еще одну крупную шайку бандитов, — бодро прокомментировал сдержанно-ликующий голос. — По заявлению главаря банды, его люди занимались тайной поставкой наркотиков из южной столицы и заработали на этом кучу денег. При задержании полиция изъяла шестьдесят пять килограммов наркотика, общей стоимостью в тридцать миллионов биджей…
Кадры на экране сменились. Появилось тесное помещение с зарешеченными окнами. Три человека со связанными руками сидели спина к спине; рядом с ними стоял вооруженный полицейский.
— Наряд полиции был вызван по тревоге на Мерион-лейн, в ювелирный магазин фирмы «Чжинь Шинь и сыновья», — сообщил все тот же голос. — Когда блюстители порядка ворвались в помещение, четыре вооруженных налетчика держали под прицелом нескольких покупателей и хозяина магазина. Полицейских они встретили залпом выстрелов. Офицер полиции был убит наповал, а его напарник серьезно ранен. Один из грабителей погиб, остальные арестованы и доставлены в ближайший полицейский участок. После допросов подтвердились первоначальные предположения детективов о том, что гангстеры связаны с одной из печально известных банд южной столицы…
Я выключил прибор и вышел из номера в широкий, хорошо освещенный коридор гостиницы.
Шаолинсеу жил как бы двойной жизнью. Одна проходила днем — жизнь, наполненная постоянной спешкой, боязнью быть уволенным с работы и оказаться выброшенным на улицу без средств к существованию, страхом перед более могущественными и власть имущими и их мощным аппаратом подавления всякого инакомыслия. И ночная жизнь, в которой люди стремились забыться в шуме и хмельном веселье ночных ресторанов, баров и дансингов, давая отдых своим напряженным нервам.
Все это так не вязалось с привычной жизнью Трудового Братства, где работа и отдых переплетались столь естественно и органично, превращаясь в радость постоянного творчества, что поначалу я никак не мог привыкнуть к столь разительному контрасту. Но постепенно во мне пробудился интерес исследователя, изучающего быт чужого общества не по фильмам и книгам, а непосредственно изнутри его, на своем собственном опыте.
Я словно перенесся на машине времени в темное прошлое Земли, задолго до Мирового Воссоединения, получив уникальную возможность взглянуть на неустроенные общества тех времен своими глазами.
Подобный исторический экскурс вызывал во мне противоречивые чувства. С одной стороны, страсть исследователя, способного в любой момент вернуться в свое время, подхлестывала меня, будила во мне ненасытное желание увидеть как можно больше, узнать, прочувствовать и понять те побудительные мотивы, те кирпичики, из которых складывалась грандиозная иерархическая пирамида Сообщества. И в то же время осознание того, что тысячи и тысячи людей в этом обществе незаслуженно унижены, исполнены страданий и горя, будило в моей душе страстный протест против царящей здесь несправедливости и жестокого деспотизма.
Прямо у входа в гостиницу располагалась остановка поезда магнитной дороги. Спустившись на лифте на несколько этажей, я вышел на обширный балкон, обегавший здание гостиницы на высоте двадцати метров. Широкая полоса магнитной дороги петляла в воздухе между зданиями и исчезала из вида через несколько кварталов.
Подъехал поезд; раскрылись и закрылись створки дверей вагона, пропуская меня внутрь. Едва слышно шелестя, заработали дисперсионные диски под днищем вагона, нагнетая магнитное поле, и поезд мягко тронулся с места, быстро набирая скорость. Мелькнули, сливаясь, контуры зданий. Проехав две остановки, я вышел из вагона и спустился по тонкой серебристой башне, внутри которой скользил скоростной лифт, на широкий проспект Свободы, залитый огнями лазерной рекламы, затмевавшими далекие звезды и узкий серый серп луны.