— У меня тоже не вода из колодца, — обиделся Фогель.
Козлов протиснулся через толпу.
— Господи, Козлов, и ты туда же…
— Бу-бу-бу! — объяснил свое безобразное поведение Козлов.
— Ну, твой рабочий. Что дальше?
— Бу-бу-бу! — затряс перед носом Наймана четырьмя пальцами Козлов.
Врач тяжело вздохнул и открыл дверь:
— Таня, возьми у него кровь, — распорядился он тоном одолжения.
Толпа зашумела, требуя справедливости.
Миловидный вампир Таня похвалила вены Козлова и, вонзив иглу, в двух словах рассказала об аварии. Марат торопился на матч. На заринском повороте не удержал руль и свалился с грейдера. Состояние тяжелое. В коме.
С перетянутой жгутом рукой Козлов лежал на кушетке, смотрел в потолок, на котором волновалась тень кленовых листьев, и не мог избавиться от нелепой мысли: это месть мамонта. Не надо было тревожить его кости. Передряга, в которую попал Марат, была на его совести. Не вмешайся он в событие, оставь в покое вымершего зверя, все бы пошло другим чередом.
Сдав кровь, Козлов шел по коридору вдоль донорской очереди и мрачно мычал, здороваясь со всеми подряд — футболистами, судьями и болельщиками.
За автобусной остановкой прятался от орлиного взгляда хирурга Каражигитова режиссер народного театра «Степноморье» Владислав Кнюкшта, лишенный на днях слепой кишки. Он напоминал пескаря из сказки Салтыкова-Щедрина, но пескаря уже выпотрошенного. Белая пляжная панама, черные очки, фрак, больничные штаны арестантской раскраски и сандалии на босу ногу. Под мышкой, естественно, «Литературная газета». Из кармана торчит «Курьер ЮНЕСКО». Лицо в конспиративных целях прикрыто «Театром». Неотложные творческие задачи вынудили его на побег.
Козлов указал головой на сиденье рядом с собой.
Кнюкшта осторожно, как беременная женщина, сел, придерживая маленькое, но круглое брюшко двумя руками.
— Репетиция, — объяснил он, — но им, живодерам, разве объяснишь? — Посмотрел на профиль Козлова и встрепенулся: — А знаете, вы очень похожи на белогвардейца.
— М-м-м? — удивился странному комплименту Козлов.
— У нас нет актера на роль белого офицера. Подошел бы Парамонов, но Парамонов играет комиссара. Пробовали Ермакова, да он и сам просится, но какой из него белый офицер? Нос картошкой, «чокает», я уже молчу о походке. Выручайте.
— М-м-м! — запротестовал Козлов.
— А у кого оно есть, свободное время? В нашей стране, увы, безработицы нет. Приходите. Пьесу написал самодеятельный драматург. Некто Медведев. Человек с богатым жизненным опытом. Бывший осужденный. Можно сказать, политический. На дуэли из охотничьих ружей стрелялись с комсоргом из треста. Ухо отстрелил. Его теперь зовут Ваня Гог. Шерше ля фам, шерше ля фам. Работает кочегаром в центральной котельной, или, как говорят в народе, ЦК. Очень интересная пьеса. На местном материале. Специально к спектаклю в содружестве с местным поэтом Малыхиным пишет песни местный композитор Шахимарденов. Это будет бомба! На областном смотре мы просто обречены на успех! Рванет так, что в Москве услышат. Спектаклем заинтересовалась республиканская молодежная газета, — слово «республиканская» Кнюкшта произнес в нос. — А люди какие играют! Элькин, Сабитов, Сметухина, Арнгольд, Шарипов, Гайворонский, Гердт — вся молодая интеллигенция города. Кстати, вашему стоматологу доверена роль Маши, сердце которой разрывается от любви, с одной стороны, к красному комиссару, а с другой — к белому офицеру…
— М-м-м? — заинтересовался Козлов.
— Так зачем же откладывать? Сейчас же и едем!
Козлов осторожно похлопал по челюсти: не помешает ли?
Режиссер слегка отстранился и, прищурившись, с минуту изучал Козлова, как некое произведение искусства.
— А что если в сцене прощального свидания с Машей у Малинина жутко болит зуб? — поделился он творческим озарением. — Это добавит образу новые краски. Сделает его более трагическим.
— Замечательную вещь написал, Медведь, — подсел Козлов к мрачному драматургу, с ревнивой досадой наблюдавшему за сценой.
С подозрением покосился автор «Первой борозды» на льстеца и насторожился.
— Густо, сочно, остро…
— Ты что — проголодался?
— С чего ты взял?
— Термины у тебя какие-то кулинарные.
— Нет, правда, классика. Современная классика. Один маленький недостаток.
— Ну? — не поверил местный классик.
— Совсем маленький. Но досадный. В сцене прощания Маши с белогвардейцем Малининым. Конечно, он ее классовый враг, козе понятно. Но она же его любит. Так? Почему бы ей на прощанье не поцеловать его — страстно, долго, прямо в губы? Прильнуть, понимаешь, всем телом, а потом как бы с трудом оторваться. Прощай, вражина, навсегда, вырвала я тебя из своего сердца, как молочай из огорода. Через это всю трагедию классовой борьбы можно передать. А? Согласен?