— Не узнал сначала. Без бороды. Развернулся, подъехал, смотрю — он. В обратном направлении двигает. От тебя, значит.
А Кира, как и при Вадиме, спокойно устроилась на тахте.
— Так ты присядешь все-таки?
Петр подошел к окну, брезгливо покосился на подоконник.
— Хотя бы пепельницу попросил. Ну, народ! Хамье! А туда же — цветочки! Подарочки! — Он ткнул пальцем в сверток на столе.
— В самом деле, что же там? — только сейчас по-настоящему обратив внимание на что-то завернутое в бумагу, удивилась Кира. Она вдруг подумала: не зуб ли мамонта?
Ничего похожего. Это оказалась высокая коробка конфет, на уголках перевязанная фиолетовой шелковой ленточкой.
Эх, выяснять отношения так выяснять! Она в одну секунду сняла ленточку и подняла крышку.
— О, прелесть какая! Не иначе как в Москве, в Елисеевском магазине покупал! Угощайся. — И сама взяла из бумажной клеточки высокую, похожую на графинчик шоколадную конфету.
Петр и пальцем не притронулся к коробке. Покривил губы:
— Угощайся! А ты подумала о том, что эта конфета в горле у меня застрянет?
— Ты чего, собственно, хотел? — посерьезнев, спросила Кира. — Чтобы я пинком выставила его за дверь? И цветы вслед швырнула?
— Да нет, зачем… — Петр сразу сбавил тон. — Дело, конечно, твое… Только хорошо ли это? Я руки твоей прошу, ты вроде не отказываешь, а сама цветы принимаешь, конфеты…
— Се ля ви. Такова жизнь, — сказала она. — Что делать, если кислороду не хватает.
— Кислород-то здесь при чем? — совсем сбитый с толку, спросил Петр.
— Ты так красиво написал про церковь Святой Анны. Я не ожидала… Обещал унести в Париж.
— Шуток не понимаешь.
— Шутка… — Она вздохнула.
— Не в том смысле, — поправился Петр. — А вообще, с милым удовольствием. Вот куплю машину — хоть и правда в Париж махнем. Если, конечно, разрешат… Ты Вадиму-то что сказала?
— Вадиму?.. — Она с недоумением пожала плечами. — А что я могла сказать ему? Ничего… Впрочем, сказала, что есть у меня Илья Муромец, Жаботинский, сказала, что обещает унести на богатырских своих руках в Париж.
— Вот и умница! — Петр подошел к ней и хотел обнять, но Кира отстранилась.
— Ничего ему обещать я не могла… Так же, впрочем, как и тебе. Пойми, Петр, ну нет настоящего чувства. Кислорода нет.
Опять о кислороде! Петр взглянул в окно. Там возле мотоцикла уже крутились босоногие малыши — осваивали седло и коляску.
— Эй, эй! Отойдите от машины! Я вас! — строго крикнул Петр. — Ну, а как он там на Севере? Не рассказывал? — убедившись, что угроза подействовала и малыши неохотно отошли в сторону, поинтересовался Петр.
— Ты о чем? — спросила Кира.
— Ну, о заработках, например.
— Господи! — с тоской выдохнула она. — Опять одно и то же! Нет, он не рассказывал! А я, представь, не расспрашивала! Я ни о чем не расспрашивала. И о чем расспрашивать? Неужели снова о машине? Вы все — и Алька тоже! — все помешались на машинах! Но ведь есть же что-то еще, кроме этих дурацких ваших машин!
Петр опешил — так это было неожиданно. Что он такого сказал? Чего она злится?
— Я, пожалуй, пойду, — пробормотал он. — Надо еще за матерью съездить. Да корзины привезти…
После его ухода Кира лежала на тахте и грустно смотрела в потолок, на извилистую сеть тонких трещинок.
В таком положении и застал ее вернувшийся Алька. Он тоже, едва вошел в комнату, как и Петр, в одно мгновение увидел посторонние вещи. Только в обратном порядке: сначала конфеты, потом цветы.
— Ого! Были гости? — спросил он. — Кто был?
— Вадим приходил, — устало проговорила тетя Кира.
— Вадим?! — завопил Алька, словно был не в комнате, а в лесу или на речке. — А зуб принес?
— Ну, конечно, только о твоем зубе я и должна была спрашивать!
— Не о моем. О зубе мамонта!
— Ах! Какая разница.
— Сравнила! Мой зуб и зуб мамонта!
Тетя Кира невольно улыбнулась:
— Не переживай, в следующий раз спросим.
День 156-й
В кино с Валеркой договорились идти на три часа. Хороший фильм — про наших разведчиков. Мишка два раза уже ухитрился посмотреть. И еще, сказал, пойдет.
После обеда Алька зашел за приятелем. А тот вместе с матерью малину на кустах обирает. Даже бабушка им помогала.
— А в кино? — спросил Алька. — Надо раньше пойти, а то билетов не достанем.
— Раньше! — сказал Валерка. — Знаю, что надо, да видишь сколько еще кустов?
— Успеешь. Посмотришь и завтра. — Мать лишь на секунду покосилась в их сторону — проворно обрывала и опускала ягоды в корзину, привязанную к поясу. — Сегодня надо закончить. Осыпается ягода. Последняя.
— Смотри же, рубль обещала дать! — напомнил Валерка.
— Дам, дам, отвяжись! — сказала мать. — Руками-то гляди, потише. Не роняй. С земли ягоду не поднимешь.
— Я сегодня тогда, наверное, не пойду, — пряча глаза, сказал Валерка и вздохнул. — Видишь, дело какое — осыпается ягода.
Алька с пяток минут помогал Валерке собирать малину. И правда, совсем спелая. А сладкая, как мед. Он всего лишь несколько ягод решился положить в рот. Вдруг Валеркина мать увидит? Если и не скажет ничего, так подумает. Жадная. Алька и еще бы немножко помог приятелю, если бы не его мать.
— Тетя-то твоя, — вдруг спросила она, — так ничего в саду и не делает?
— Почему не делает! — обиделся Алька за тетю Киру. — За цветами ухаживает. И я помогаю. Поливаем, бечевкой подвязываем.
— За цветами! — с неодобрением проговорила мать Валерки. Она еще хотела что-то добавить, но Альке совсем не хотелось слушать ее, и он поспешно сказал Валерке:
— Не пойдешь, значит. А я побежал. Вдруг — большая очередь…
Так точно и было. Еще издали он увидел, что тесный закуток, где помещается касса, не вмещает всех желающих попасть на фильм. Он попытался протиснуться в дверь, но какая-то сердитая девчонка в очках загородила дорогу острым локтем и сказала, что ничего у него не получится, пусть занимает очередь в хвосте.
Алька начал было доказывать, что очередь у него давно занята, только девчонку обмануть было невозможно.
— Да-да, — с издевкой сказала она, — мы тут целый час ждем тебя! Все глаза проглядели.
Спорить с ней было бесполезно. Да и толку-то! Проскочишь в дверь, а кто подпустит к окошечку кассы? В хвост, конечно, встать можно, но вряд ли тогда достанется на трехчасовой сеанс. А ждать еще два часа — никакого терпения не хватит.
Пока Алька раздумывал над этой, казалось бы, неразрешимой ситуацией, вдруг откуда-то сбоку протянулась рука с голубенькой бумажкой билета.
— Четвертый ряд тебя устраивает?
Вот чудеса, как в кино! Галка Гребешкова протягивает билет.
— Откуда у тебя? Лишний?
— Ничего не лишний. Тебе взяла. Я у кассы как раз стояла, когда ты насчет очереди заливал. Вместо одного два купила. Ты же так хотел попасть! Или четвертый ряд тебя не устраивает? Других не было.
— Что ты! — без памяти обрадовался Алька. — Самые лучшие места — четвертый ряд!
В эту минуту он нисколько не лукавил. Твердо верил: именно с четвертого ряда удобнее всего смотреть фильм.
— Значит, вместе придется смотреть.
Что это она — «придется»! А сама билет ему купила. Но выяснять эти тонкости Алька не стал. Кто знает, может, она сердится на него, что тогда в пруду корм ей с Маришей не наловил? Он побыстрее отсчитал за билет деньги и хотел отойти. Чего же докучать своим присутствием, если ей сидеть с ним в кино, видите ли, «придется»! Но Галка, спрятав в кармашек платья деньги, спросила, чем занимается он, как проводит время.
Не ответить — невежливо.
— Рыбками занимаюсь, — сказал он напрямую. Не хотелось юлить. Да и зачем врать ей? Она и так знает.
— Алик, — неожиданно сказала она и тронула его за руку, — а я на днях даже к тебе хотела прийти. У черной лиры — помнишь, ты подарил Марише? — детки появились. Двенадцать штучек. Четыре почему-то погибли. Два малька вообще куда-то пропали…