При въезде на холм нас постигла неудача, которая потом обернулась неожиданной удачей для меня: мы остались с Б.С. ночевать в этом доме – замке. Дешевая развалюха – машина Б.С. заглохла на подъеме. Он поставил ее на тормоза и с полчаса ковырялся под поднятым капотом, Я ходила вокруг машины, глазела по сторонам на голый лес и совсем озябла. Б.С. чертыхался, вымазался в машинном масле, но оживить этот труп не смог. Он в сердцах захлопнул капот, позвал меня, и мы пошли пешком по петлистому асфальту к дому.
Мистер Крацер вызвал по телефону механика со станции обслуживания, тот прикатил, когда уже совсем стемнело, и, заглянув под капот, сказал, что работы здесь много, придется нашу машину отбуксировать на станцию, и раньше чем завтра мы ее никак не получим.
Б.С. осторожно спросил о цене и механик ответил, подумав, что ремонт обойдется долларов в сто. Б.С. только горестно вздохнул – для него такой непредвиденный расход был разорителен.
– Вот видишь, Олечка, – сказал он, потрепав меня по плечу, – подтверждение народной мудрости «Мы не настолько богаты, чтоб покупать дешевые вещи».
Хозяева предложили нам остаться у них ночевать. Мы позвонили маме, объяснили ей, что случилось. Она сначала расстроилась, потом успокоилась и лишь попросила Б.С. проследить, чтоб меня уложили спать в теплой комнате, иначе я простужусь.
Мы остались в этом огромном пустом доме, где только шипение радиаторов парового отопления нарушало могильный покой склепа. На кухне увивалась наемная прислуга – толстая негритянка в белом переднике. Мистер Крацер, как бы между делом, сказал, что он, когда приглашает ее помочь, платит ей по восемь долларов в час – больше, чем получают некоторые с университетским дипломом.
Перед домом стоял белый спортивный «Корветт» этой прислуги, и, закончив сервировать стол, негритянка сняла передник, облачилась в дубленую шубку, по которой в Москве помирают модницы, и укатила в своем «Корветте». Это и есть расовая дискриминация по-американски. Дай Бог, чтоб в СССР, да и в Европе многие-многие белые жили так, как негры в Америке! Я уж не говорю об Африке. Но если посмотреть с другой стороны, то все же черная прислуга, разъезжающая в спортивном «Корветте», прислуживает белому, мистеру Крацеру. Я почему-то не встречала и не слыхала, чтоб белая прислуга убирала за черным хозяином. В доме у моего школьного приятеля – единственного черного в школе, Питера Доутона, не было белой служанки, хотя папа Питера – адвокат.
Мистер Крацер – хозяин дома, оказался маленьким и старым евреем. Его жена, миссис Крацер, была высокой и худой, и выглядела больше американкой, нежели еврейкой. У нее были светлые, даже желтые волосы. Должно быть, закрашенная седина. И бриллиантовый, нестерпимо сверкающий, кулон на худой шее. В доме было еще и третье существо – уродливая кривоногая и очень старая собака по кличке Джерри. Какая-то помесь бульдога с таксой. Свой вислый живот с большими сосками она волочила чуть ли не по полу, а зад ее с обрубленным хвостом вихлял при ходьбе из стороны в сторону, как у толстой бабы. Джерри была сукой, но Кличка была явно мужской. У нас в школе есть мальчик по имени Джерри. Возможно, есть и девочки Джерри. Я не встречала.
Джерри была удивительно похожа на мистера Крацера. Такая же круглая с проплешинами голова с торчащими круглыми ушками, такие же безбровые и сонные от старости глаза. И губы мягкие, обвислые и мокрые в углах. Я ахнула, когда обнаружила это сходство. И тут же вспомнила, что ничего нового я не открыла. Собаки, прожившие долгие годы с хозяевами, становятся похожими на них. Или, наоборот, хозяева приобретают собачьи черты. Происходит процесс конвергенции. Взаимное проникновение. Я знала в Москве одного мальчика, у которого была собака – копия его отец.
Но зачем далеко ходить за примером! Хулиганский Бобик у моего дедушки Семы – эта хитрая лисья мордочка, хотя не был похож на самого деда, но был, как две капли воды – его жена, бабушка Сима. Такое же острое подвижное лицо. И усики на верхней губе.
Джерри была похожа на мистера Крацера до непристойности, а если бы мистер Крацер вдруг лениво зарычал и залаял, а Джерри заговорила по-английски с еврейским акцентом, я бы не удивилась.
Я сразу настроилась и против собаки, и против ее хозяина. От собаки разило псиной, она еле переваливалась на своих кривых, коротких лапах, сопела и роняла слюни с вислых губ. Это очень плохой вкус – держать такую собаку в доме. От нее тянет дряхлостью, разложением, тленом. Попахивает могилой. А против хозяина я ощетинилась из-за того, что он лез из кожи вон в тщетных усилиях доказать свою значительность в этом мире. Даже передо мной. Маленькой девочкой, чье мнение никого не интересует. Ему же и мне хотелось пустить пыль в глаза, покрасоваться, вызвать удивление и зависть к его успеху в жизни. Должно быть, долго сидел в дерьме по уши этот человек, если ему так важна даже моя похвала.
Я не люблю торжествующее свинство, рыгающую сытость, когда в мире столько голодных, потуги показать окружающим, что они ничто по сравнению с имярек, потому что имярек имеет много денег, а они, окружающие, не смогли накопить столько.
В гостиной, высотой в два этажа, были огромные, во всю стену, окна из сплошного стекла, за которыми полого уходил вниз с холма голый лес с пятнами снега на полянах. С огромной высоты, с потолка из темных брусьев свисала на кованой цепи огромная люстра тоже из кованого железа, вся из железных листьев и завитушек с электрическими свечами на них. Напротив окон – чудовищно большой камин, выложенный диким камнем с чугунными плитами внутри, на которых вытеснены барельефы конных рыцарей с пиками наперевес, гоняющихся за диким кабаном. В этом камине на треноге висел большой задымленный чугунный котел, в котором мог поместиться кабан в натуральную величину.
Возле бара устроились на высоких круглых стульях Б.С. и миссис Крацер, и в ожидании ужина, как это принято в Америке, потягивали джин с тоником и кусочками льда. Мистер Крацер не пил спиртного. У него – кислотность. То ли повышенная, то ли пониженная. Я – не в счет. Мне дали стакан с кокой. Тоже на льду. И я со стаканом в руке, как собачонка, следовала за мистером Крацером, который позвал меня осмотреть дом. Так ему не терпелось похвастать.
– Ты когда-нибудь бывала в таких домах? – спросил меня мистер Крацер, поглядывая на меня как на какую-нибудь провинциальную идиотку из малоразвитой страны.
Я ответила, что именно в таком доме никогда прежде не бывала. Что соответствовало действительности. Я бывала в домах получше и интереснее и в домах похуже. Но точно в таком не бывала. Мой ответ удовлетворил мистера Крацера.
– Так вот, деточка, – продолжил он, загадочно поглядывая на меня, как волшебник, собирающийся показать мне невиданные чудеса, – посмотри на этот камин и определи, хотя бы приблизительно, его возраст. А?
Я пожала плечами. Мне совсем неинтересно было отгадывать его загадки, и, чтоб отделаться, я брякнула:
– Сто лет.
Мистер Крацер закатился счастливым смехом.
– Мало воображения! Дорогое мое дитя, в этом камине рыцари жарили мясо во времена, описанные в романе… этого… как его зовут писателя… проклятый склероз.
– Вальтер Скотт, – наугад подсказала я.
– Совершенно верно. Умница. Вальтер Скотт.
– В романе «Айвенго»? – спросила я.
– Возможно, возможно… разве все запомнишь?
Из чего я заключила, что роман он не читал, а Вальтером Скоттом перед ним козыряли те, что продали ему этот камин.
– Этот камин из замка двенадцатого столетия. Я купил его в Англии. Его там разобрали, упаковали, а здесь снова собрали, как было.