— Пешком-то надоело идти? — спрашивает Ванюшка. — Поди, обрадовалась, когда машину увидела?
— Обрадовалась, Ванюша! — с готовностью подхватывает она. — Боюсь я одна по лесу ходить.
— Чего бояться? — спрашивает он.
— Одной — страшно! — поежившись, ответила она. — Одному плохо… Человеку плохо одному. Вот сейчас я шла дорогой… Тихо, дремотно, словно на земле и нет никого. О боже, думаю, неужели так и останется! Ни мамы у меня, ни мужа, ни ребятишек…
— Замуж бы выходила. Тебе замуж… — говорит Ванюшка, быстро взглядывая на нее. — Тебе замуж…
— Легко выйти! — заканчивает она и приглушенно, радостно смеется. — Замуж можно выйти, да не хочу!
— Почему?
— Мне и одной неплохо!
— Не поймешь тебя! То ты одна боишься быть, то тебе одной хорошо!
Лукаво подтолкнув его плечом, она вызывающе, грудным голосом поясняет:
— Я редко бываю одна!
— Чудная ты! — покачивает головой Ванюшка. — Ой и чудная ты! — с восхищением повторяет он. Так естественно, так просто выглядит все, что говорит и делает женщина, что ему и не приходит на ум осудить ее. Осудить ее — это значит осудить непонятное и незнакомое ему. Ей, женщине, вероятно, действительно жить одной лучше, хотя она боится одиночества, тайги, пустынной дороги.
— Ты сам чудной! — отшучивается Лиза. — Шибко чудной!
— Почему же? — живо спрашивает Ванюшка, морща нос. На душе весело, ласково.
— Понятный ты, открытый! — мягко, душевно произносит она. — С женщинами робеешь, стесняешься. Ты любить будешь долго, крепко. Вот за тебя бы я замуж вышла.
— Почему, ну почему! — хохоча, добивается Ванюшка.
— Верный ты человек, крепкий… — серьезно отвечает она, откровенно любуясь им.
Ванюшку с новой силой охватывает чувство легкости, простоты. Странным кажется, что он спервоначалу стеснялся глядеть на открытый ворот легкого платья, на оголенные коленки. Теперь он смотрит на нее без чувства неловкости: ему даже нравится смотреть, а ей видеть, что он смотрит.
— Замуж тебе надо! — убежденно говорит Ванюшка.
— Бери! — тянется Лиза к нему.
— Быстро! — хохочет Ванюшка и, машинально глянув на спидометр, восклицает: — Ух ты! Тридцать километров иду без передышки!
Резко затормозив, он выключает мотор, шутливо обращается к женщине:
— Остановка Березай, кто хочет — вылезай!
Откинувшись на сиденье, она языком проводит по алым губам; заметная, синеватая, на виске бьется жилка.
— Прогуляйся, отдохни! — предлагает Ванюшка, протягивая руку к двери.
— Подожди! — шепчет она и ловким, гибким движением рук обхватывает его голову, притягивает к себе. Сидящий в неловкой позе Ванюшка теряет равновесие, валится к ней на грудь. Падая, он быстро думает о том, что остановку автомобиля Лиза истолковала по-своему. «Она подумала, что специально остановился!» — пробегает мысль, но тут же глохнет, моментально забывается. К его губам прижимаются теплые губы женщины, руки крепко обнимают шею.
— Бензином от тебя пахнет… страшно!
Ванюшка не может освободиться из ее рук, не может оттолкнуть женщину — это будет сильнее пощечины, больнее, чем удар наотмашь. Ванюшке кажется, что если он оттолкнет ее, то он оттолкнет не только ее, а все, что вокруг них: солнце, тайгу, голубую стремнину Ингоды, весь сияющий мир. Добрая жалость, нежность к женщине — красивой, одинокой, сильной — охватывает его. «Она хорошая», — убежденно думает Ванюшка и мягко, легко обнимает ее за плечи. Она зябко сжимается, замирает. Слышно, как в остывающем радиаторе пощелкивает, побулькивает.
— Хороший ты! — шепчет женщина.
— Ты — хорошая! — тоже шепотом отвечает Ванюшка.
— Я недавно женился, — после длинной паузы говорит он. — Десять дней как женатый…
— Молчи! — закрыв глаза, просит Лиза.
Так проходит еще несколько минут.
— Хорошая у тебя жена? — наконец спрашивает она.
— Хорошая!
— Я знаю! — говорит она. — Поцелуй меня!
Он целует.
— А теперь поехали! — грустно произносит Лиза.
Отвернувшись, она долго молчит. Они проезжают километров пять, когда женщина садится прямо, поправляет волосы. Глаза ее сухо блестят.
— Не торопись! — просит она Ванюшку. — Не торопись!
После Короткино Ванюшка остается один.