— Ну что вы! — собеседник опять сделался душа нараспашку. — Я сам человек простой и несолидный. Иногда супруга — чудесная у меня супруга, очень ее уважаю, — говорит мне: «Будь солидней, в конце-то концов!» Дети тоже: мол, пап, соответствуй должности. А я — нет! Мне бы с мужичками возле подъезда в домино постучать, пивка попить, на рыбалку, там, запилить. Кстати, вот, собираюсь после санатория съездить к брату в Кемеровскую губернию, отпуск позволяет. Брат у меня — вообще крестьянин, так получилось. Редко там бываю, но воспоминания остаются отменные. Особенно, знаете, люблю на сенокос с ним ездить. Эх, раззудись плечо! Представляете утреннюю зарю: вода в реке — что парное молоко, тишина, птицы только просыпаются… А вечерком — на охоту, с пузырьком, эх!..
Петр Иванович залюбовался новым знакомым, в голубых, необыкновенно ясных глазах которого отражался рыжий морской закат. Да и во всем помолодевшем облике сквозила чистота души и, соответственно, помыслов. Не хотелось прерывать, но и молчать неприлично, когда человек к тебе с открытым сердцем. Петр Иванович спросил первое, что пришло на ум:
— Поездом собираетесь ехать?
— Конечно, поездом, Петр Иванович. На самолет билетов нет, я узнавал. Сезон пик, ничего не поделаешь! Только вот и здесь в сомнении — получится ли: шахтеры эти чумазые, где-то под Анжеро-Судженском, железнодорожную магистраль перекрыли, на рельсы легли. Если до того времени не угомонятся, то придется мне возвращаться домой, не повидав родного брата.
— Да, — вздохнул Петр Иванович, — а всего-то ничего требуют — выплаты заработанного!.. — Ему почему-то сделалось неловко за шахтеров, как если бы слова обращались к тюменским нефтяникам.
— Эх, Петр Иванович, — закинув голову, глядя в небеса, светло вздохнул мужчина, — а моя будь воля, я бы этих саботажников, знаете, — просто расстреливал! Да-да, без всякого суда!
Петр Иванович попробовал как-то сгладить неожиданный поворот в теме, но не знал, как это сделать. Переспросил, задав, при такой решительности собеседника, нелепый вопрос:
— Без суда?..
— Конечно. А зачем? Все и так ясно: подрыв стратегических основ государства! И потом, если следовать простой житейской справедливости: я-то тут причем? Почему я должен страдать? Нет, однозначно, сам бы пошел прямо по шпалам и стрелял бы направо и налево. Немного, нет! Пару рожков — и достаточно. Рожок налево, рожок направо. Живо бы пути освободили! — Он махнул рукой: — А ну их, настроение только портить! — и откинулся на спинку скамейки. — Петр Иванович, ну что?.. — Здесь он демонстративно шумно потер ладонью живот. — Пора от слов к делу, как вы считаете? Тут вокруг, во всех дворах частники винцо продают. Может, возьмем баночку, отметим знакомство? Ну, как два несолидных человека? А? Приглашаю в мой номер!
Петру Ивановичу хотелось ответить мужчине, используя свое любимое неуклюжее словосочетание: «Нет, извините, слишком классически!» — именно оно молниеносно пришло на ум. Но, секунду подумав, он просто покачал отрицательно головой и, сморщившись, прижал ладонь к сердцу: дескать, извините, — здоровье …
Тема здоровья была вполне реальной, к тому же уместной — санаторской, и поэтому могла иметь более плодотворное продолжение, нежели просто красноречивый «кардиологический» жест, но Петр Иванович решил эту тему не развивать. Хватит с него воспоминаний.
Петр Иванович не заметил, как мужчина ушел. Оказывается, уже совсем стемнело. В кустах застрекотали насекомые. «Вздрогнули» и медленно зажглись редкие фонари. Он встал, намереваясь идти в сторону спального корпуса, который подсвеченным прямоугольником белел на фоне темных гор. Кефирный пакет сполз с колен и упал на стриженую траву. Петр Иванович поднял пакет, постоял с минуту, раздумывая, затем двинулся в противоположную сторону, к выходу с территории санатория.
Выйдя за арку, он сразу попал на тихую темную улицу, каждый дом которой был освещен: где-то фонарь горел над крыльцом, где-то гигантским фонарем сияла вся стеклянная веранда. В одной усадебке одна только тусклая лампочка висела прямо над калиткой и слабо освещала надпись над кнопкой звонка, сделанную мелом, — «Вино».
Петр Иванович позвонил. Шумно шоркая обувью, из дворовой темени вышел маленький, но крепкий человек, в трико и майке, типично кавказского облика: смуглый, нос крючком. Заговорил громко, гортанно и добродушно:
— Здравствуй, добрый человек! Говори, что тебе — вино, чача? Вино старое, несколько сортов, чача новая, клянусь мамой!
Его уверенность и доброжелательность передалась Петру Ивановичу:
— За вином я потом как-нибудь приду, хорошо? Сейчас, боюсь, вкуса не разберу.