Целью моего пути была небольшая ржавая кабина, зависшая в пространстве надо мной, что-то типа строительного вагончика. На вид от поверхности до неё было метров триста или чуть больше. Казалось бы, мелочь. Но ветер набрасывался так яростно, а земля казалась такой далёкой, что на середине подъёма у меня кончились силы. Я понял, что сейчас упаду.
Я выхватил из кармана очки и надел их. В ту же секунду я оказался в темноте и чуть не рухнул вниз, едва успев зацепиться руками за кривую железяку – кажется, погнутые перила. Подтянувшись, я вылез на мокрую холодную бетонную ступень. Пошёл вверх наощупь. Уткнулся в стену.
У меня вдруг возникли сомнения в том, а действительно ли я нахожусь в Останкинской башне. Я видел её только снаружи и совершенно не представлял себе, что кроется за её стенами. Я сел на ступень и прислушался.
Где-то капала вода. Внизу семенили мелкие ножки – возможно, крысиные. Вдалеке стрекотал электромотор. И тут совсем близко, в паре метров от меня, послышалось злобное сопение крупного зверя.
Я сорвал очки и еле удержался в воздухе. Собрал последние силы и рванулся вверх, сквозь ветер.
Через пару секунд я уже стоял на пороге причудливого ржавого вагончика, на высоте трёхсот метров, и держался за ручку двери. Вагончик чуть раскачивался в пространстве, а я тяжело дышал, прислонившись к двери лбом, и не решался войти. Потом повернул ручку и шагнул вперёд, в темноту.
В тот же миг мои запястья и икры оплели металлические толстые ленты, меня дёрнуло, швырнуло, и я оказался распятым на стене с помощью четырёх толстых металлических цепей.
Передо мной стояла сгорбленная старуха отвратительнейшего вида – крючковатый нос с бородавкой, ввалившийся рот, близко посаженные чёрные глаза. На голове было повязано несколько засаленных платков. Опиралась старуха на кривую чёрную палку, которой тут же замахнулась и огрела меня по носу:
- Ну что? Попался, голубчик?
Её скрипучий голос эхом отозвался во всех углах помещения, оказавшегося изнутри неожиданно большим.
Из моего носа побежала кровь.
- Здорово, мелюзга, - донеслось из темноты.
И я увидел, как ко мне приближается ещё более похудевший и бледный Коля Письменный.
7
- Колян? Так это ты? – спросил я, пытаясь высвободить руки.
- А то кто? – Письменный ухмыльнулся, и в его рту что-то блеснуло. – А ты думал, глюки у тебя, да? Я тебя помню. Тебя Кирилл зовут, мы с тобой бомбочку взрывали.
- Сам виноват, - выпалил я. – Надо было шнур поджигать, а не в бомбу огнём тыкать!
- Да я не в обиде, - осклабился Колян. – Ну, контузило, правда, ну, в дурке три года пролежал, но зато теперь я – видишь - сверхчеловек!
- Чего? – возмутился я. – Это я сверхчеловек!
- Ага, - кивнул он, - Свежепойманный. Бабка, готовь обед!
- Сейчас, милок, сейчас... – откликнулся мерзкий голос из дальнего угла.
- Кто она такая? – спросил я.
- Как кто? – удивился Письменный. – Баба-Яга.
- Какая ещё Баба-Яга? Ты что, совсем умом тронулся?
Колян посуровел и подошёл вплотную ко мне, хищно шевеля ноздрями и сжав губы в плотную тугую линию.
- Мой ум, - процедил он, - это не твоего ума дело. Мой мир – мои правила. Кого хочу, того и придумываю. Хочу – в грязи всех утоплю, хочу – саранчу нашлю с железными крыльями. Никто мне не указ.
- Да ведь это мираж всё! Иллюзия!
- Что иллюзия? – спросил Колян. – Грязь иллюзия? Или Москва твоя теперь иллюзия? Да мне плевать, какие там у тебя в голове иллюзии. Важно, что вот тут, - и он постучал себя по лбу. Отозвалось металлом.
- Как ты это делаешь? – спросил я.
- А зубик у меня есть специальный. На, посмотри, - Колян придвинулся ко мне и оттянул пальцем верхнюю губу. Один из клыков блестел золотом и был украшен изображением орла.
- Да ты возьми у меня из кармана очки, - взмолился я. – Посмотри. Увидишь, как всё выглядит на самом деле.
- Нет уж, - ответил Колян. – Сам увидишь. Бабка! Ну, где ты там?
- Да иду я, иду... – Баба-Яга появилась из сумрака, держа в руках огромный тесак и необычный инструмент с вращающейся дисковой пилой на конце. – Мне тоже давно уж человечинки хочется.
- Вы чего?! – испугался я. – Колян! Чего она?
- Иллюзия, говоришь? – усмехнулся он. – Ну-ну.
Бабка с размаху вонзила вертящийся диск мне в грудь, и я почувствовал такую боль, какую не испытывал ни разу в жизни. Я видел и физически ощущал, как крошатся мои ребра, и пила вгрызается все глубже в мясо, забрызгивая рубашку, пол и лицо Яги багровыми каплями.
Кажется, я кричал. Мой мозг был настолько заполнен болью, что я с трудом осознавал, что вижу и слышу вокруг. Мне показалось на миг, что вокруг пляшут огненные черти, потом перед глазами мелькнул тяжёлый чугунный поезд с оглушительным противным гудком, потом я ощутил себя в мокрой холодной постели, перепуганный диким ночным завыванием отца...