Очнулся я от того, что из моей развороченной груди выдирали сердце. Боль, как ни странно, приутихла, а может, я просто к ней привык.
- Устала я, - сказала бабка, взвешивая сердце на руке. – Вечером сготовлю.
Она приблизилась к старенькому белому холодильнику, открыла верхнюю дверцу и сунула сердце туда.
Я безвольно обвис на цепях, ощущая, как мощной струей бежит из меня кровь, и не понимал, почему не умираю. Должно быть, надо надеть очки... Вот они – слава Богу, в правом, нетронутом кармане рубашки, и, если бы руки не были скованы...
А что было бы тогда? Если бы я одел очки, я что – очнулся бы мёртвым? В моей голове все перемешалось, и сознание плыло. Помещение, в котором мы находились – разве это маленький вагончик?
- Ну как тебе, Кирилл? – спросил Письменный, приближаясь снова.
- Зачем тебе всё это? – спросил я. – Ну, ладно, хозяин мира - это круто, да. Но меня-то зачем мучить? Людей зачем в грязи топить?
- Ничего ты не понял, - ответил Колян. – Ты сам себя мучаешь. И люди сами себя в грязи топят. И еще Бог знает что они такое придумают. А у меня в голове полный порядок!
О мои ноги потерлось мокрое лохматое существо.
- Что это? – пробормотал я.
- Не бойся, это Ёшкин кот. Он добрый. Только взглядом убить может, так что лучше не смотри.
Я послушно поднял глаза к потолку.
- Отпусти меня, а? - попросил я. – Меня там люди ждут.
- Съедим – отпустим, - спокойно согласился Колян. - Мы не жадные.
- Хоть чайничек поставить, - проскрипела старуха, проковыляв мимо меня с пластмассовым электрическим чайником в руках. Она водрузила его на колченогий столик и попыталась воткнуть вилку в розетку. Однако вилка проваливалась сквозь стену, как в пустоту.
- Это ты, что ли, фокусничаешь, черт беззубый? – прошипела она, оборотившись к Письменному. Тот стоял и в голос хохотал, держась за свой тощий живот.
- Задолбал ты меня со своими иллюзиями! – заорала она, и обрушила на Письменного клюку.
Тот рухнул навзничь, изо рта выскочило что-то блестящее, а губы окрасились кровью.
В тот же миг пространство вспыхнуло ярким малиновым цветом, и я понял, что падаю на пол, освобожденный от цепей.
Я вскочил, осмотрелся. Бабы-Яги не было видно. Колян катался по полу, схватившись за рот.
- Дура! - Кричал он. – Вот дура-то! Такую иллюзию испортила!
Он встал на четвереньки и пополз вперёд, шаря по полу рукой.
- Колян, - попросил я. – Не надо...
- Нетушки, - сказал он, гордо поднимая над головой подобранный окровавленный зуб. – Ещё на одну иллюзию хватит.
Он открыл рот и приложил зубик к десне. В ту же секунду Колян исчез, словно его и не было. Я снова остался один.
Пошатываясь, я подошел к холодильнику. Извлек из морозилки обжигающе холодное сердце. Как мог, запихал в грудь. Подошёл к двери вагончика и открыл её.
За дверью находилась большая остеклённая площадка, а внизу раскинулась Москва. Прищурившись, я увидел, как по улочкам ездят машины. Значит, всё было в порядке...
С другой стороны, у меня в груди болталось заледеневшее сердце, а за спиной находилась ржавая дверь, которой на Останкинской башне наверняка никогда не существовало.
Я надел очки. Ничего не изменилось. Снял. То же самое. И куда делся Письменный? Если я сквозь очки действительно вижу реальность, то и его видеть должен.
В том-то и дело, что «если»... И тут я всё понял. Ну, или мне показалось, что всё.
8
То, что зубик создавал иллюзию, не означало, что все остальное иллюзией не являлось. Видимо, это мне и пытался объяснить Колян. А раз так, иллюзий могло существовать бесконечно много, и вообще не ясно, существовала ли на самом деле реальность.
И очки, будучи частью иллюзии, ничего мне дать не могли. Я видел только то, что сам хотел видеть. Очки были лишь символом из детства, который помог мне представить, будто я вижу мир по-другому.
Значит, я и без очков могу увидеть любую илюзию, какую захочу.
Я сосредоточился и всмотрелся в открывшийся передо мной вид. Москва в моих глазах словно бы расслоилась на миллионы пространств. Я видел сразу все миры, пытаясь отыскать в них Колю Письменного. Десять реальностей вниз. Сто реальностей вверх. Ничего. Не мог я его найти.
Зато мой взгляд вдруг наткнулся – в одной из бесконечного множества реальностей – на дубовую дверь с золочёной табличкой «Довжук З.И. Зубной техник».
Мне надо было туда попасть. Но как? Лететь? К чему? Ведь и сам полёт – всего лишь иллюзия. Я сделал мысленное усилие и переместился прямо к той двери. Открыл её.