От неожиданности Кир шлепнулся на задницу, рассыпав из ведерка ягоды. Когда же вновь взглянул на пень, змеи там не было — скрылась. Дурак! Ведь мать советовала быть осторожным у болота, а он увлекся. Сходив к дороге, Кир подобрал сухую ветку, очистил от сучков и прежде, чем согнуться над черничником, стал ворошить его перед собой. Змей больше он не видел…
Через полтора часа наполнилось ведро эмалированное — Кир специально засекал. Часы у донора имелись, а как здесь определяют время, он изучил, болтаясь в боте на орбите. Немного удивился, что в часе шестьдесят минут, не сто. Системник объяснил, что это дань традиции, когда-то люди использовали шестидесятеричную систему исчисления, которая осталась лишь для измерения углов и времени. Наполнив еще малое ведерко, Кир зашагал к деревне. Зайдя во двор, задумался. Он не устал и мог собрать еще немало ягод, тем более, ему понравилось. Вдобавок и полезно. Такая мелкая работа неплохо тренирует пальцы рук, что пригодится в будущей работе. Зубные техники имеют дело с мелкими объектами. И денег заработает.
У сарая он увидел бочку, наполненную до краев водой. Сегодня мать обмолвилась, что в ней солила огурцы. Когда они закончились, налила воду, чтобы клепки не рассохлись. Кир опрокинул бочку, опорожнив ее от застоявшейся воды, взял ведра и сходил к колодцу. Принес воды и вымыл бочку изнутри. Затащив ее в сарай, чтобы не грело солнце, он пересыпал в нее ягоды. Они заполнили ее на четверть — пожалуй, даже меньше. Емкость бочки примерно сотня литров, как понял Кир. В большом ведре — 12, а в малом — два. Чтобы наполнить бочку до краев, придется потрудиться. И он отправился к болоту.
За день ходил туда три раза. Прервался на обед, немного отдохнул и вновь пошел. Когда вернулась с поля мать, показал ей наполненную до половины бочку.
— Што, столько сам набрав? — мать изумилась. — Руками? Дык што я спрашиваю, руки чорные. И рот… Ел там чарницы?
Кир подтвердил кивком.
— Не так их надо есть, — сказала женщина. — Забыл?
Мать набрала черники в миску, залила молоком и дала сыну ложку с ломтем хлеба.
— Ешь!
Кир зачерпнул и бросил ложку в рот. Прожевал — невероятно вкусно! Ягоды со свежим молоком буквально таяли во рту. Он не заметил, как миска опустела.
— Перекусил? — спросила мать. — Добра. А я пока што суп сварю…
Пока она возилась у плиты (та запитывалась от баллона с газом), Кир осмотрелся в доме — как-то раньше не собрался, все мельком, мельком. Три комнаты, большая печь, занимавшая примерно процентов двадцать площади пространства. В зале — телевизор и диван, в столовой — холодильник. Не новые, заметно, а телевизор черно-белый. Не богато. Так откуда деньги? Мать — полевод в колхозе, зарплата небольшая. Пока был жив отец, еще неплохо жили, но после его смерти стало плохо. Нет, мать не бедствует: корова, куры и кабан, своя картошка, огурцы с капустой, но денег мало. Как и у сына, впрочем. Перед получением диплома Чернухе выдали подъемные, как молодому специалисту. Одну стипендию — 35 рублей, но те почти закончились. Обучаясь в медучилище, Чернуха жил в студенческом общежитии, за которое платил копейки. Стипендия (им, инвалидам, ее платили всем, неважно, как учились), мать присылала денег — на еду хватало. Но после получения диплома из общежития пришлось уйти. Снял угол у пенсионерки, причем, в буквальном смысле угол. В однокомнатной квартире хозяйка выделила ему койку за ширмой. Хозяйка оказалась дальней родственницей: ее покойный муж — двоюродный дядя матери. Нет, одолжения она не делала — сдавала прежде этот угол и другим — 15 рублей в месяц, но прежний квартирант уехал поступать в Москву, освободив жилплощадь, тут подвернулся Константин. Люция Мечиславовна сдавала угол исключительно парням, причем, интеллигентным, то есть образованным или студентам вузов. Чернуха по критерию прошел и поселился в однокомнатной квартире, заплатив вперед за месяц. Кир знал, что донор собирался попросить у матери денег, но самому ему претило. Просить он не любил, а тут возможность заработать…
Назавтра он опять пошел к болоту, но, возвращаясь, встретил на дороге двух незнакомых молодых мужчин. Небритые, какие-то помятые, в расхристанной одежде, они, похоже, ждали именно его, поскольку сразу преградили путь.
— Вот что, глухи, — сказал один и сплюнул на дорогу. — Тут наши ягоды растуць, и брать их всяким там приблудам забаронено.[9] Здымай! — он указал на ношку. — Все гэта наше.
От неожиданности Кир опешил, но только на мгновение. Пожав плечами, он снял ношку и поставил на дорогу, затем спокойно отвязал ведерко с живота — там тоже были ягоды. Грабители заухмылялись, но ненадолго. Шагнув вперед, Кир засадил ногой ближайшему в промежность, второму — кулаком пониже мечевидного отростка. Когда второй согнулся, добавил кулаком по шее. Кир рос в детдоме, и драться научился рано. Потом военное училище и десять лет в десантниках. А там не важно кто ты — медик или штурмовик, сражаться должен наравне со всеми. Понятно, что потом он стал пенсионером, а после заселился в молодое тело, но навык, как известно, не пропьешь — так говорили на Земле. Пусть он и трезвенник…
Грабители упали на дорогу, застонав. Кир пнул каждого по разу — с размаху, не жалея, затем принес ведерко с ягодами и высыпал немного перед каждым. Схватив за волосы ближайшего грабителя, стал тыкать его носом в ягоды. Сочтя достаточным, перешел к другому и повторил.
— Ч-ч-черники з-з-захотелось? — мычал при этом. — Ж-ж-жрите!
Мычание его было едва понятным, но грабители прониклись.
— Пацан, прости! — взмолился тот, который и затеял разговор. — Рамсы попутали, не будзем больше.
Кир сплюнул и, отвесив лежавшим на дороге по пинку, закинул ношку на плечо и подобрал ведерко, после чего отправился в деревню. Вечером он рассказал о стычке матери.
— Банцеи это, — возмутилась женщина. — Фамилия у них такая — Банцей, сюда недавно переехали. Эти двое братьев — тюремщики, зерно украли на току, за что и посадили. Недавно воротились. Нигде не робяцть, тольки исчуць, где бы выпить. Забрали б ягоды, сдали бы заготовителю, купили бы чернила и напились. Ну, я им! Участковому пожалуюсь. Совсем мозги пропили — своих же грабить! Но сначала мати их скажу…
Она ушла, но вскорости вернулась с незнакомой Киру женщиной — высокой и худой.
— Ивановна просит нас не жаловаться участковому, — сказала сыну. — Ведь посадят дурней! Взамен они попилят дровы нам. Як ты, согласен?
Подумав, Кир кивнул.
— Спасибо, — обрадовалась мать «тюремщиков». — Не сомневайтесь — отработают.
Кир сомневался, но ошибся. Спустя два дня им привезли дрова, сгрузив стволы деревьев возле дома. Явились сыновья Ивановны. Кир им вручил пилу, «тюремщики» за несколько часов все попилили и даже покололи чурки. Работали старательно, испуганно косясь на Кира. Когда они закончили, Кир дал им сала, хлеба и бутылку самогонки — так наказала мать. «Тюремщики» ушли довольные. Киру осталось только отнести поленья в сарай и сложить их там. Но перед этим к ним в деревню наведался заготовитель на машине и выкупил его чернику в бочке. Дал Киру семьдесят рублей с копейками. Кир предложил их матери, но та только руками замахала:
— Ты собирав, твои и гроши.
Заканчивался отпуск. Кир сделал все, о чем просила мать. Окучил ей картошку, починил забор и даже вычистил трубу от сажи, взобравшись на конек их дома по длинной лестнице. После чего он долго отмывался в бане. У семьи она имелась — отец успел поставить. За это время он постепенно свыкся, что у него есть мать по имени Анастасия и зовут его не Кир, а Константин. Ему все нравилось: и молодое тело, и то, что он не одинок, неторопливость местной жизни и окружавшие его простые люди. Прощаясь, мать протянула ему сто рублей: