Молодой человек смотрит на меня так, будто готов кинуться вперёд и растерзать меня. В его карих глазах столько эмоций, что меня будто в котёл с кипятком опускают.
Игнат выдыхает сквозь стиснутые зубы, а взглядом начинает медленно скользить по мне, застывшей в нелепой позе у раковины и заламывающей пальцы от страха и волнения. Игнат не прикасается ко мне. Стоит в семи шагах от меня. Но мне кажется, что его взгляд осязаем. Будто не глаза изучают мои стопы с поджавшимися пальчиками, а шершавые подушечки пальцев скользят медленно. Изучают. Царапают.
Он уже прикасался ко мне. И я точно знаю, что чувства, которые вызовут его прикосновения, будут именно такими. Обжигающими. Вызывающими дрожь и мурашки.
Мне бы вспомнить про правила приличия. Прикрыться руками. Схватить полотенце и обмотаться им. Но… Но я не могу. Взгляд Игната сковал меня. По рукам и ногам. Невидимой рукой сжал горло, не позволяя сделать ни единого вдоха.
Тёмные глаза скользят выше. По щиколоткам, к коленкам. Слышу хруст — это Игнат сжал кулаки. А затем сглотнул тяжело, будто в горле что-то мешало. И продолжил скользит взглядом дальше. По бёдрам.
Игнат криво усмехается и с хрипом, будто он простудился, выдыхает:
— С котятами…
Я вздрагиваю от звучания его голоса. Мне мерещится, что тысячи острых иголочек вонзились в мою кожу. Огненных. Жгучих. Превращающих и без того горячую кровь в лаву. В грудной клетке, где сердце часто бьётся, так странно всё опаляет. Что даже хочется голову опустить и проверить — не развёл ли кто-то там костёр. Но я слишком заворожена взглядом Игната, его кривой улыбкой, которая совсем не кажется весёлой. Скорее напряжённой. Вымученной. Болезненной.
Создаётся ощущение, что молодой человек с огромным, просто титаническим трудом держит себя в руках. Что любой звук, любое неосторожное движение с моей стороны сорвёт все стоп-краны. Поэтому я не шевелюсь. Только в красивое лицо вглядываюсь. Отслеживаю направление его взгляда. Вот он скользнул с бёдер выше. На подрагивающий живот, обвёл пупок и заскользил выше. К часто вздымающейся и опадающей от частого и надсадного дыхания груди, скрытой тканью спортивного телесного топа.
Мне кажется, что меня ударяют по затылку чем-то тяжёлым, когда Игнат пробегается языком по губам. Они настолько соблазнительно начинают блестеть, что я думаю лишь об одном: что, если сократить расстояние и прижаться к его рту губами? Узнать, насколько мягкие его губы. Насколько горячие. И насколько вкусные.
Но я не осмеливаюсь пошевелиться. Продолжаю стоять в нелепой, смешной позе, как мышь под веником.
Глаза Игната ловят в губительный плен мои. Молодой человек вскидывает руку и проводит ладонью по волосам. Взъерошивает их, приводя в полный беспорядок.
— Какого чёрта ты здесь забыла, Зубрилка? — грубо выплёвывает молодой человек, отворачиваясь ко мне спиной и разрывая контакт глаз.
— Что? Я-я-я переодеваюсь, — заикание входит в привычку, стоит этому парню оказаться подле меня. — Ты ворвался в ванную, Игнат. Ты сломал дверь.
— Я вижу, чёрт тебя побери, что ты переодеваешься, Зубрилка! — выплёвывает с презрением. — Что ты делаешь в комнате этого задохлика! Какого чёрта, мать твою, ты в одних трусах?
Он преодолевает расстояние между нами в три шага и хватает меня за плечи. Грубо. Сильно. На грани боли. Но стоит его рукам коснуться моей обнажённой кожи, мне тут же кажется, что меня насквозь прошибает ударом молнии. От макушки до пят.
Остро.
Горячо.
Больно.
Слишком-слишком сладко.
Настолько сладко, что хочется смаковать ещё и ещё.
— Я задал вопрос, Зубрилка! — повышает голос. Рявкает на меня. И встряхивает за плечи так, что у меня голова мотается, как у болванчика. — Отвечай, твою мать! Не беси меня!
— Я просто переодеваюсь, Игнат, — шепчу непослушными губами.
— Какого чёрта ты не в своей комнате?
— У меня нет комнаты, — глаза снова наполняются слезами.
Руки Игната на плечах перестают сжимать меня настолько сильно. Перестают причинять мне сладкую, такую необходимую боль.
— Я тебя проводил до комнаты, Зубрилка, — понижает голос и с тревогой всматривается в моё лицо. — Что успело произойти? Почему ты ныла? Губы раскисли, нос опух.
Я шмыгаю носом. Часто начинаю хлопать глазами, понимая, что вот-вот снова разрыдаюсь. От накатившей на меня обиды.
— Эй, Катя, — грубые и подрагивающие пальцы прикасаются к щеке. — Не плачь. Объясни мне, что случилось. Какого чёрта ты переодеваешься в комнате этого… задохлика?