На улице было серо и противно. По Фонтанке плыли окурки, обрывки газет, апельсиновая кожура и бесцветные осенние листья. Такими же тухлыми, черными и коричневыми листьями был усыпан и Летний сад. На статуи уже одели деревянные демисезонные пальто, Чайный домик закрыли на смену экспозиции. В небе, прикрывшись неизменной в Питере дымкой облаков, висело холодное северное солнце. Но город упорно не пускал зиму в свои стены, а выпавший тайком ночной снег перемалывался колесами машин и испуганно жался к тротуарам тусклой бурой слизью. От Невы тянуло чуть теплым, липковато-влажным ветерком. И это был мой настоящий мир... Уж лучше бы наоборот. Я поднял воротник и пошел на метро.
Дома было тихо и тепло. Пожалуй, даже слишком тепло. Мамочка явно поторопилась заклеить окна, а ЖЭК поторопился включить отопление. А вот ударят морозы - наверняка выключат. Я уселся на диван, включил телевизор. Показывали шумный конкурс с не очень понятными правилами. Какая-то дистрофичная девица громко выкрикивала буквы, а парень, с пышными, как у Тхеу, волосами, пытался ее перекричать. Время от времени им на счет начислялись рубли. Интересная работа. Голова немного кружилась, глаза слипались. Наверное, наркоз еще не отошел... А в Поселке сейчас вечер... Немногие обитатели долины собрались у общего костра и дед негромко читает старую легенду... Тихонько расползается над стенами уютный запах горьковатого дыма и свежего рассольника. Гудит водопад, а немного в стороне ему тихо вторит Поющий Мост... Я вскинул голову, и понял, что все равно не понимаю ничего, происходящего на экране "ящика", а потому выключил его, пошел в свою комнату, запер дверь, разделся и бухнулся на постель...
- Эй, что с тобой? - ощутил я прикосновение к обнаженной руке. - А? - теплый песок, гул воды, темная тень гор, отблески огня на стенах... - Что? - Мне показалось, ты уснул, Лунный Охотник. - Тхеу не убрала ладони с моего плеча. Прикосновение было нежным и приятным. - Сидишь, взгляд прямо перед собой, не шевелишься, не разговариваешь, ничего не слышишь... - Слышу... - я взял ее руку, поднес к губам, поцеловал смуглую бархатистую кожу. Значит, она все-таки сон. Жаль... А может быть, и нет. Ведь в настоящем мире я никогда не решился бы встречаться с женщиной намного старше меня. Не принято такое как-то. А здесь - могу. Встречаться, любить, целовать, даже жениться. Мой сон - что хочу, то и делаю. И плевать мне на всякие морали и обычаи! - Пойдем, - встала Тхеу, - скоро прилетят комары. Я поднялся, притянул эту прекрасную женщину к себе и крепко обнял. Попытался пригладить ее пышные волосы. - Тхеу, любимая моя... - У нее были красивые голубые глаза с карими лучиками, расходящимися от зрачка в стороны. И как я их раньше не замечал? Она молча улыбнулась и потянула за собой. Вейса помахала Маю рукой и побежала за нами. Мы прокрались к дому все тем же тайным путем, но на этот раз меня допустили в святая святых - само жилище. Комнаты под провалившейся крышей были, естественно, необжитые, покрыты пылью, затянуты паутиной, местами даже поросли блеклой травой. Осторожно, вдоль стены, стараясь не оставлять следов на пыли, мы добрались до темного провала в углу и спустились в подвал. Света, проникавшего сквозь узкие, как бойницы, окна хватало только на то, чтобы различить шкафчик размером с больничную тумбочку и две плетеные кровати под накомарниками. Роль постельных принадлежностей играло сено, душистый аромат которого чувствовался даже наверху. - Давай укладываться, - сказала Тхеу, - завтра с утра на Голодное поле пойдем. Со мной ляжешь, или с Вейсой? - Ты серьезно? - не поверил я своим ушам. Девчонка, гибкая как кошка, уже раздевалась, не обращая на нас ни малейшего внимания. Школьница. Класс седьмой - восьмой. На миг появилось желание коснуться этого юного тела, но рядом была Тхеу, и я понял, что во мне опять говорит воспитание настоящего мира, привычная с детства мораль. "Мужчина должен стремиться соблазнять молоденьких..." А наплевать! Это мой сон, и хрена лысого общество заставит отказаться от настоящей женщины в пользу недоростка! - Твоя постель, кажется, пошире... Тут я прикусил язык - Тхеу еще не успела показать своей кровати... - Тогда забирайся ко мне, - она понятливо улыбнулась. - И прикройся травой получше, ее запах распугивает дурных насекомых. Постель оказалась неприлично узкой, и я ощущал прикосновения ее упругих сосков, широких бедер, горячей кожи. Возбуждающе щекотали кожу попавшие между телами стебли, обжигало дыхание... - Ни на кого тебя не променяю... - шепнул я, - ни на Стиву, ни на Вейсу, ни на кого другого... И не надейся... Она тихонько смеялась в ответ, и легко касалась моего лица мягкими бархатными щеками, ласкала руками, прижимала к себе... Наверное, в их мире поцелуи неизвестны... Господи, как хорошо... Я не хочу просыпаться!
Сон уходил... Он развеивался, словно утренний речной туман под теплыми солнечными лучами, оставляя за собой чистое, свежее сознание... И память... Память о поселке охотников на драконов, о гигантском водопаде, о танце на Поющем Мосту... О Тхеу... Не хочу просыпаться! Я плотно зажимал веки, надеясь задержать видение еще хоть на несколько мгновений, но сон уходил, неподвластный человеческой воле... - Эй, Лунный Охотник, вставай! - Что-о? - не поверил я собственным ушам. - Вставай, Лунный Охотник, вставай. - Тхеу!!! - она стояла в ослепительном потоке света, бьющего из оконной щели, обнаженная, невероятно красивая, и короткие цветные искорки вспыхивали во вьющихся волосах. Я вскочил, кинулся к ней, подхватил на руки и закружил по комнате. - Тхеу! Ты здесь! Ты со мной! - А где я еще могу быть? - засмеялась она. - Конечно здесь, Лунный Охотник... Конечно с тобой... Отпусти, нам нужно идти. - А Вейса где? - обратил я внимание на пустую постель. - Она встает рано. Она тебе понравилась? - Да. Но тебя все равно ни на кого не променяю! - Пусти... - слова мои были ей явно приятны, но где-то в глубине глаз таилось недоверие... Пусть. Рано или поздно, но все равно поверит... Мы позавтракали на ступеньках дома, позволяя первым нежарким лучам согревать открытые тела. Клубень маголы, выращенной на костях дракона, несколько глотков воды. Неслышно трепещут листья в кронах шелковиц. Свежий, чуть влажный воздух. Деловито, словно огромный шмель, гудит водопад. Высоко над головой переливаются изумрудными лучами ледяные глыбы по нижней грани горной снежной шапки, а сам снег сверкает рассыпанными под небом осколками радуги. И рядом - самая прекрасная из женщин. Господи, как же хорошо бывает в этом мире! Быть счастливым... Это, оказывается, так просто... Поев, мы оделись. На этот раз Тхеу повесила на пояс ольхон. Трудно дать ему точное определение - обоюдоострое лезвие длиною почти в локоть, ближе к концу изгибается под углом примерно сорок пять градусов. В месте изгиба оно утолщалось почти до полутора сантиметров. В руке ольхон давал точно такое же ощущение, как и топор. Вынесенный далеко вперед центр тяжести наверняка позволял использовать его для рубки дров и доспехов, но затруднял применение обратной, загнутой стороны в качестве серпа. А может, и наоборот. Деревянные ножны представляли из себя расщепленную вдоль палку, в которую лезвие входило сбоку и освобождалось коротким сильным ударом по рукояти. Понаблюдав пару минут, как я пытаюсь намотать на ноги рапсаны, женщина обула меня сама, и мы отправились в путь. - Я так понял, Тхеу, мы идем на Голодное поле? - Да. - А что мы там собираемся искать? - Там конопля растет. Тебе ведь нужна одежда? - Нужна. Но только мои познания о производстве одежд ограничены магазином. - Что такое ма-ка-зын? - Ну-у... Место, где можно получить готовую одежду. - А-а, купцы. У нас очень давно не было купцов. С тех самых пор, как убит последний дракон. Мы все делаем сами. - Даже одежду?.. - как можно сделать хотя бы элементарный носовой платок без помощи ткацкой фабрики я совершенно не представлял. - Это очень просто. Берешь стебли конопли, несколько дней вымачиваешь в воде на солнце, потом сильно отбиваешь камнями и хорошо промываешь. Стебли остаются прочными, но становятся мягкими. В общем, после этого из них уже можно плести рапсаны. А если делать рапсодию, то после этого коноплю снова замачивают, но добавляют жеваных листьев. Когда вода начнет пахнуть мертвечиной, выжидаешь неделю, потом снова промываешь, отбиваешь камнями, промываешь... Ну, несколько раз так делаешь, пока трава не станет мохнатой. После этого ее вычесываешь мелким стальным гребнем, и весь получившийся пух хорошенько вымачиваешь и держишь несколько дней на солнце. Потом скручиваешь пух в нить и можешь плести рапсодию... - Ох, и не хрена ж себе... - я взглянул на свою одежду новыми глазами. Это ж сколько сил угроблено на эти неказистые с виду тряпочки!? Люди, гуляющие по магазинам и лениво ковыряющиеся в грудах шелков, бязей, сатинов, драпов и вельветов даже не представляют, какой великолепный подарок предоставила им цивилизация! Три метра суровой, брезентоподобной ткани для рапсодии можно купить в Гостином дворе за считанные копейки, да еще любой расцветки... А здесь ее создают почти два месяца, тратя столько сил! С ума сойти! - Не волнуйся, Лунный Охотник, это совсем не сложно. Я тебе помогу. Похоже, мысли мои четко пропечатались на лбу.
Дорога извивалась, прижимаясь к скалам. От нее до горных склонов по другую сторону долины тянулся луг, густо поросший изумрудной травой. Кое-где виднелись невысокие заросли кустарника. - Невероятно. Нигде ничего не посеяно, не вспахано. - Охотники придут, все разорят. Да еще хозяина могут выследить. - Тхеу показала рукой на ближние к нам кусты. А вот там, кажется, у деда что-то растет. И ничего не заметно. А специально искать охотники не станут. Они сюда отдыхать приходят. А это - Говорящая Скала. Высокая плоская скала стояла под углом к узкому, метров пять шириной, ущелью, похожему на русло высохшей реки. Из ущелья дул плотный жаркий ветер, больно жалящий крупными раскаленными песчинками. Мы обошли скалу и двинулись дальше по долине, круто снижающейся вниз, и скоро я понял, что за место называют Голодным полем - это было натуральное болото. От хлюпавшей и колыхавшейся под ногами почвы поднимался тяжелый тухлый пар. Время от времени в воздух с натужным жужжанием поднимались комары, но сразу падали обратно. Густая жесткая коричневая трава доходила до пояса. - Вот и пришли. Я буду косить, а ты собирай. - Тхеу ударила по рукояти ольхона, и он буквально прыгнул ей в руку. Она присела, отвела руку с ножом в сторону и резко взмахнула над самой землей. Подрезанная у корня трава широким полукругом легла на бок. Женщина сдвинулась на шаг, и снова взмахнула... Вот тебе и "трудно использовать в качестве серпа"! Я еле успевал укладывать. Минут через десять у нас получилось две крупные копенки почти в человеческий рост. - Что ты на них смотришь? Утаптывай! - она разбежалась и с визгом прыгнула на одну копешку. Та завалилась на сторону. Тхеу быстро собрала траву обратно в кучу и повторила процедуру "утаптывания". Я последовал ее примеру. Полчаса визга, смеха и возмущенного жужжания комаров, и охапки свалялись до вполне приличного размера. Моя красавица ловко перевязала их веревкой, и мы направились до дома. Пока под ногами плясал болотный влажный торф, было не до разговоров, но когда мы вышли на дорогу, я догнал Тхеу и спросил: - Слушай, а правда есть легенда, что дети Луны на земле долго не живут? - Выброси болтовню этого мальчишки из головы. Ерунда все это. - Ты знаешь, а по-моему, он прав. Дети Луны не могут жить долго. - Перестань! - звонко крикнула она. - Ты меня не поняла, Тхеу. Просто я вспомнил свой вчерашний день. Если бы ты не дала мне рапсодии, я наверняка бы схватил тепловой удар. Если бы попытался напиться водой из Колодца, запросто бы простудился. Или меня сожрали бы ночью комары, или я сдох бы от голода... Май говорил правду. Если бы не ты, я бы уже окачурился. - Не хочу! - Она бросила охапку на дорогу, приблизилась, провела ладонью мне по щеке. - Лунный Охотник... Я так рада, что решилась тогда позвать тебя... Сперва боялась... А потом позвала. Я взял ее лицо в ладони, осторожно коснулся губами глаз, носа, губ... Жаль, она не умеет целоваться. Тхеу замерла в моих руках, но пальцы ее уже развязывали пояс рапсодии... Мы опустились на песок... - О, черт! - и тут же вскочили. Песок успел нагреться как сковорода. - Пойдем, - рассмеялась Тхеу, - тут рядом есть уютная щелка... Метрах в двадцати, под черной отвесной скалой, скрытая от посторонних глаз между двумя многотонными валунами, укромная скалистая площадка нагреться еще не успела, но оказалась на редкость жесткой. Уже через минуту я не выдержал, вскочил, выбежал на дорогу, притащил охапку конопли и бросил на камни. Ложе любви... Господи, как она красива! И смеются карие лучики в голубых глазах, обжигают дыханием губы, нежностью наполнены руки... - Тихо! - внезапно встрепенулась женщина, зажав мне рот ладонью. Говорящая скала! Я прислушался. Шелест. Просто громкий шелест... Но скоро напряженный слух стал различать в нем отдельные шаги, голоса. - Охотники идут... Они уже в долине... Уже четко слышались шаги по песку, хорошо различались голоса, даже тяжелое дыхание. На миг все стихло. - Смотрите, кто-то охапку конопли бросил! Спугнули! Где-то рядом наверняка прячется... Эй, мышонок... Играем в прятки? Мы идем искать!.. Тхеу громко сглотнула, и ее чудесные голубые глаза наполнились ужасом... Шаги звучали совсем рядом, хрустел песок на дороге, громко шуршала трава. Я потянулся было к своей рапсодии, но женщина немедленно вскинула палец к губам. Пришлось замереть. - Где-то здесь он, рядом, - послышался буквально над ухом хриплый бас. - А нам как раз дракончик не помешал бы... Застучал, скатываясь, камень. Тхеу испуганно пискнула и рванула на себя одежду, пытаясь прикрыться, стала извиваться на месте, словно хотела врасти в скалу, утонуть в ее тверди. - Вот они! Уютный закуток внезапно заполнился суровыми мужчинами в поношенных рапсодиях, рваных рапсанах, с ольхонами на поясах и длинными темными копьями в руках. Сильная рука отшвырнула меня в сторону, острый гранитный скол больно врезался в бок. Визжащую женщину быстро поволокли наружу, почти все охотники исчезли вместе с ней. Осталось только двое, невысокий мужичонка лет сорока с жиденькой бородкой и высокий, широкоплечий парень лет двадцати пяти. В грудь резко ударило древко копья. - Крепкий попался, - осклабился парень, - надолго хватит! Самым гнусным было не то, как болели ушибы в боку и на груди, а ощущение наготы, полной наготы, перераставшее в чувство полной беззащитности. Сознание не желало признавать реальности происходящего, напал полнейший ступор, в голове билась только одна мысль: "Нет, не может быть! Это не я! Не со мной! Это сон..." Это же сон!!! Это же просто мой сон, черт побери! Это мой сон, и я могу творить в нем все что захочу! Словно поток живой воды, прокатилось облегчение по телу, отпуская застывшие члены, снимая страх. Сон. Я могу делать все, что захочу. Все очень просто... Легкое движение руки отбивает в сторону древко копья, нырок под него, ткань рапсодии взлетает вверх, а рукоять лежащего под ней ольхона моей красотки оказывается в моей ладони. - В капусту изрублю, сволочи! - мужичонка как сквозь землю провалился, но парень продолжал стоять на своем месте, лишь приподняв удивленно брови. Я рубанул его по плечу, но клинок почему-то ударил по оказавшемуся на пути древку копья, оставив на нем глубокую белую зарубку. Второй удар - и еще одна зарубка. Парень усмехнулся, и стал пятиться наружу. На дороге толпа охотников с хохотом тискала женщину, которая тихонько, сквозь слезы, скулила и пыталась прикрыться руками - рапсодия, затоптанная, валялась в песке. Парень, отступив почти до самой травы, внезапно отбросил в сторону копье и ударил по рукояти висевшего на поясе ольхона. Длинный, изогнутый нож словно сам собой перепрыгнул к нему в ладонь, легко, со свистом, описал сверкающую дугу и тяжело качнулся над оранжевым песком. Парень слегка наклонился, широко расставив ноги, и медленно двинулся вперед. - Давай, Кюг! - заулюлюкали в толпе. - Вздрючь его хорошенько! В животе, под самым пупком, зародился ужас и липко расползся по телу - для них это было развлечение. Обычное баловство. И именно меня сейчас изрубят до состояния фарша для котлет... Парные котлетки из Игоря по-полтавски... Тьфу ты, это же сон! Я кинулся вперед. Кюг отбил удар с такой силой, что заболела кисть. Я схватил ольхон обеими руками и со всего размаха, из-за головы, рубанул врага так, что он должен был развалиться на две половинки... Но лезвие бесполезно пошелестело в воздухе, а левое плечо резанула страшная боль. Я даже присел, выронив клинок и зажав рану ладонью. Кровь хлестала, как вода из пожарного брансбойта, на глаза навернулись слезы. - Все, ребята, все... - это уже была не игра, это было по настоящему больно и серьезно. Теперь они должны были прекратить свой хохот и помочь мне наконец! - Не плачь, мой маленький, - с явным глумлением в голосе посочувствовал Кюг, - сейчас мы тебя вылечим. Внезапно он сорвал мою руку с раны и щедро сыпанул плечо желтым порошком из небольшого кожаного кисета. Внутри словно полыхнуло огнем. Я заорал, вскочил с постели и заметался по комнате, зажимая рану... По комнате... О, черт! Я проснулся! Это был сон... Моя комната... Из форточки тянет пропахшей выхлопными газами прохладной сыростью, зелеными циферками отсчитывает время электрический будильник, раскачивается на потолке свет уличного фонаря. И только плечо болит так, словно его рвет на части взбесившийся кот. Но ведь это был сон?! Я осторожно оторвал ладонь от раны. В неясном мельтешащем свете плечо казалось здорово выпачканным, но кровь не текла. Слава богу, приснилось... Сильный удар жесткого древка поднял меня с залитого кровью раскаленного оранжевого песка. - Вперед пошел, нечего рассиживаться, - новый удар заставил пошевеливаться. Как?! Опять?! - Пошел давай! От сильного и болезненного удара в спину я пробежал насколько шагов и затрусил по дороге, стараясь не смотреть в сторону Тхеу, которая продолжала затравленно вскрикивать под гогот мужиков.