Это был конец речи, как её планировал Ланни. Но когда он произнёс последние слова, ужас сомнения поразил его: возможно, это была антинацистская революция, и тогда он подписал свой смертный приговор! Он видел, как ствол пистолета пошёл вниз, и уже смотрел в его пупок, а не в лицо. Но это не могло его обрадовать. Он вгляделся в эсэсовца, у которого черные брови сошлись над носом. Казалось, Ланни никогда не встречал более жёсткого лица.
«Что вы делали с этим человеком?» — кивнул вниз к тому, что лежал на асфальте.
— Я в Мюнхене купил картину у барона фон Цинсоллерна и увидел Хьюго Бэра, который шел по улице, и я остановился, чтобы сказать ему Gruss Gott. Ланни прямо сейчас говорил экспромтом.
«Выйдите из автомобиля», — скомандовал эсэсовец.
Сердце Ланни выскочило под горло. Колени дрожали так сильно, что он не был уверен, что они удержат его. Казалось, что ему приказали выйти, чтобы его кровь и мозги не испортили дорогую машину. — «Я скажу вам, вы будете сожалеть об этом, если вы застрелите меня. Я близкий друг министр-Президента генерала Геринга. Я был на охоте с ним прошлой осенью. Вы можете спросить об этом обер-лейтенанта Фуртвэнглера из штаба Его превосходительства. Вы можете спросить Рейхсминистра Геббельса обо мне или его жену, фрау Магду Геббельс. Я посещал их дом. Вы можете прочитать статьи обо мне в мюнхенских газетах в ноябре прошлого года, когда я проводил выставку картин здесь и взял одну из них, чтобы показать её фюреру. Моя картина была во всех газетах».
«Я не собираюсь стрелять в тебя», — объявил эсэсовец. Его тон выражал ужасное презрение к тем, кто возражал против расстрела.
— Что вы собираетесь делать?
— Отвезём вас в Штаделхайм, пока проверят ваш рассказ. Выйдите из автомобиля.
Штаделхайм страшное название. Одна из тех ужасных тюрем, о которых рассказывали беженцы. Но это лучше, чем быть застреленным на тротуаре. Ланни удалось сдержать свои нервы, и он повиновался. Другой эсэсовец охлопал его, чтобы выявить, был ли он вооружен. После главарь приказал тому обыскать тело Хьюго, и тот вытащил вещи, включая пачку купюр, Ланни знал, что там было пятнадцать тысяч марок.
Очевидно, они собирались оставить труп тут же, и Ланни удивился, неужели у них есть служба уборки трупов, или они оставят труп окрестным жителям?
Тем не менее, у него не было много времени для размышлений. «Садитесь на заднее сиденье», — скомандовал главарь и сел рядом с ним, все еще наводя пистолет на него. Другой эсэсовец скользнул на сиденье водителя, и автомобиль ожил и помчался по улице.
Ланни видел Штаделхайм только снаружи. Группа больших зданий, стоящих на широком проспекте, переходящем в дорогу к Тегернзее, по которой он возил Хьюго Бэра. Теперь стены в темноте выглядели огромными и угрожающими. Ланни было приказано выйти из машины, и двое его похитителей сопроводили его через дверной проем мимо приемной вниз через каменный коридор в небольшую комнату. Он ожидал, что его зарегистрируют и возьмут отпечатки пальцев. Но, видимо, без этого можно было обойтись. Они приказали ему снять пиджак, брюки, обувь, и приступили к обыску. «В этом кошельке значительная сумма денег», — сказал он, а главарь мрачно ответил: «Мы позаботимся о нем». Они отобрали его часы, ключи, авторучку, галстук, все, кроме носового платка. Они исследовали подкладку его одежды, и внимательно осмотрели обувь, чтобы убедиться, что каблуки были несъемными.
Наконец, они сказали ему, чтобы он оделся снова. Ланни спросил: «Вы не возражаете, сообщить мне, в чём я подозреваюсь?» Ответ лидера был: «Заткни глотку!» Очевидно, они не верили его чудо сказкам о том, что он близкий друг трех ведущих нацистов. Не желая получить по голове рукояткой револьвера, Ланни держал рот, как было приказано, и был сопровождён из комнаты вниз по коридору к охраняемой стальной двери.
Появился эсэсовец, заведующий этим местом. Он только сказал: «Хайль Гитлер», махнув рукой в нацистском салюте, и все двери распахнулась перед ним. Он провел пленника по узкому пролету каменной лестницы в полутемный проход со стальными дверями вдоль него.
В старых тюрьмах есть такие темные и тихие места, где вершатся дела, не требующие огласки. Надзиратель, который сопровождал трио, открыл одну из этих дверей, и Ланни впихнули туда без слов. Дверь лязгнула за ним. И, как его научили говорить на земле отцов своих, что было, то стало.