— Очень немногие понимают… понимаем… — заговорил Парпария, — все это еще кажется таким необычным… И, хотя когда-нибудь люди об этом узнают, хотя они должны узнать, я чувствую, что обязан просить вас сохранить все в тайне, по крайней мере до тех пор, пока вам будет позволено открыть ее. Подумайте, Джованна. Даете вы слово, что никто, никто на свете не узнает то, что я вам сейчас скажу?
Джованна взглянула прямо в серые глаза и, глубоко вздохнув, ответила: — Даю!
И, потрясенная, обхватила ладонями ручки кресла.
Парпария поднялся, погасил падавший с потолка яркий свет, и комната снова наполнилась таинственным мерцанием стеклянных сосудов. Джованна взглянула на него с благодарностью. На этот раз темнота была для нее благотворной.
— Я вам верю, — сказал Парпария. — Когда я догадался, к чему идет дело, я попросил Витторио привести вас на наше ночное свидание. Я хотел познакомиться с вами, так как должен был сообщить.
— Что анализы не оставляют никаких сомнений!
— Значит, вы знаете? — удивился он.
— Нет, я ничего не знаю. Извините меня…
Парпария на минуту замолчал, и Джованна вдруг ясно ощутила присутствие странных форм в стеклянных сосудах, словно бы его слова прогнали их в небытие, а молчание, напротив, вернуло назад.
— Вы знаете, где родился Витторио? — спросил биолог.
— Разумеется. В Риме.
— Нет, Джованна. Витторио родился на космическом корабле «Титан», первом корабле, исследовавшем Ближайшую Центавру.
Женщина поднесла ладонь к губам. Ее сердце учащенно забилось.
— Но ведь это…
— Это было в 1992 году.
— Это абсурд! — вскричала Джованна, сама не замечая того, как хрипло и неверно звучит ее голос.
— Не хотите же вы сказать, что…
— Нет, хочу — спокойно ответил Парпария.
Они смотрели друг на друга, не в силах отвести глаз.
— Молчите! — взорвалась вдруг Джованна. Она вскочила с кресла, ломая себе руки. — Ведь это значило бы… Нет, это какая-то глупая шутка! Это значило бы, что ему 218 лет… Как вы можете? А я-то пришла к вам как к другу, единственному, который может…
После целых месяцев нечеловеческого напряжения, предшествовавших решению обратиться к биологу в надежде узнать наконец причину своего беспокойства и странностей Витторио, шутка Парпарии показалась Джованне просто бесчеловечной. Но она упрямо цеплялась за слово шутка, видя в нем единственную возможность отвергнуть ужасные слова ученого, смотревшего на нее все с той же суровой отрешенностью, но с каждой секундой чувствовала все сильнее, что в его словах таилась действительная опасность, прялшя и неизбежная угроза.
— Да, — сказал Парпария. — Вы хотели знать правду. Постарайтесь теперь взглянуть ей прямо в глаза. Путешествие корабля «Титан» продолжалось более восьми земных лет, и за это время на нем родилось шестеро детей, проведших свои первые годы в Космосе. Двое умерли еще до возвращения на землю, а остальные четверо…
— Погодите, — попросила Джованна.
Ей нужно было время для того, чтобы освоиться с этой поразительной новостью, и особенно — чтобы выслушать то, что за нею последует. Парпария не шутил. Страх, в котором она не решалась себе признаться, с самого начала подсказывал ей, что он говорит правду; и она старалась не вдумываться в его слова, чтобы не открыть прячущиеся за ними осложнения, которые, как она подозревала, принесут ей только боль…
— Погодите, — повторила она. — Погодите…
— Я тоже один из четверых, — тихо произнес биолог.
Он подошел к ее креслу, но женщина, сама того не желая, отпрянула от него. «Серые глаза, неизвестный запах… Наверное, вы родственники?… В каком-то смысле, да…» — Чего вы испугались? — спросил Парпария, и Джованна собрала все свои силы, чтобы ответить: — Не знаю… Все это было так… Простите меня. Я готова слушать дальше.
Но ужас не покидал ее. Она чувствовала, что он пробрался под кожу и трепещет там, как затаившееся животное.
— Я предполагаю, что Homo Sapiens, мыслящее существо, появившееся на Земле, является самым блестящим экземпляром, созданным природой в и для земных условий, — продолжал Парпария. — Вероятно, вы знаете что в XX веке результаты атомных излучений оказались чрезвычайно вредоносными, произведя множество уродов и вызвав обратные мутации. Но в новых условиях космического полета результат атомного излучения, которое им пришлось пережить — одного из излучений и, признаюсь, я еще не могу сказать наверное, какого именно — привел к мутациям, порядка. Речь идет о молекулярной мутации типа той, которая превратила HOMO Primigenius в Homo Sapiens, мутации, которая привела к появлению нового вида, свойства которого могут передаваться потомкам. Во время полета на «Титане» появились первые экземпляры «вечного человека» — Homo Eternus…
— Вы в этом уверены? — спросила Джованна, сама удивляясь ненужности произносимых ею слов.
Но она все еще не решалась думать и, сама того не подозревая, просто-напросто просила отсрочки.
— Перемены произошли на уровне хромосом, — терпеливо объяснил Парпария. — Homo Sapiens и Homo Eternus-два разных вида, которые не могут размножаться скрещиванием.
— Анализы не оставляют никаких сомнений, — шепотом произнесла Джованна.
— Теперь вы понимаете, — подтвердил биолог. — С «Титана» сошло четверо детей — два мальчика и две девочки. Еще несколько детей родилось во время следующих полетов, но не так уже много, потому что на какое-то время человечество отказалось от слишком длительных полетов, решив сначала изучить нашу солнечную систему. Не все дети, родившиеся на борту космических кораблей, принадлежали или принадлежат к новому виду. Кажется, новые типы рождаются лишь в некоторых областях Космоса, под влиянием определенных излучений. Может быть, они становятся такими лишь после того, как проводят свои первые годы на борту корабля. Но от брака таких людей рождается Homo Eternus, даже в земных условиях…
Парпария говорил о вещах, с которыми давно сжился, с известной долей торжественности, но Джованна больше не могла его слушать. Его откровения придавали переживаемой ею драме поистине фантастические масштабы и, вписанное в безграничность координат, которые он упоминал так спокойно, ее собственное волнение, казалось, бледнело. С тем же неосознанным стремлением к самозащите она отгоняла от себя мысли, которые могли напомнить ей о неизбежных последствиях. В ту область, в которую ее увлекали слова Парпарии, не заносилась ни одна вымышленная ею гипотеза, и ей казалось, что это просто какой-то странный кошмар, который рассеется, как только она проснется.
— Более двух веков — это огромный срок для человека, — заговорила она, пытаясь вернуть нить логических рассуждений в эту залитую полумраком комнату, из которой она была изгнана. — И все же два века — это еще не вечность. Что заставляет вас предположить, что вы бессмертны?
— Представителей Homo Eternus, более старых, чем мы, не существует, — сразу же согласился с ней Парпария. — Мы были первыми… Значит, бессмертие — это пока еще только слова. Но гипотеза основывается на анализе нашей структуры (и он указал на странные реторты, стоявшие на идущих вдоль стен полках), на удивительной способности нашего организма к возрождению. Вот, посмотрите…
Выдвинув ящик рабочего стола, он извлек из него скальпель. Потом, засучив рукав, положил левую руку на фарфоровую ступку и одним ударом перерезал себе вены. Джованна не успела даже вскрикнуть и отвести взгляд. Кровь стекала в белый сосуд.
— Так как реальной опасности нет, самый сигнал боли не так уж силен, — сказал Парпария.
Черты его загорелого лица напряглись, но он говорил без видимого усилия, что ужаснуло женщину почти так же, как невероятная сцена, разыгранная на ее глазах. Из стеклянных реторт, в которых заключались — теперь она это знала — образцы вечной материи, на нее, казалось, глядело бесчисленное количество глаз, и она почувствовала себя отброшенной за границы понимания, в какой-то странный, находящийся вне человечества мир, в котором все становилось возможным.