Ворота города застонали, открываясь навстречу измотанному отряду, и толпы отчаявшихся людей, подхватив скудные пожитки, которые они ухитрились вынести из своих станиц, поспешили к воротам, в один голос умоляя впустить их.
Коссары в длинных утепленных кителях и зеленых накидках преградили толпе путь секирами и ругательствами. Свирепые на вид люди в бронзовых шлемах, со свисающими до самых плеч усами безжалостно отгоняли плачущих беженцев, и Каспару с трудом удалось перекричать их. Стражники обрекали на холод и голод своих собратьев-земляков, впрочем, Каспар, когда-то бывший командующим армией Императора, прекрасно знал, что они лишь подчиняются приказу, который бы он и сам отдал, чтобы обезопасить город.
Магнус, его мерин с серебристой гривой, шел сквозь стенающую толпу. Внезапно рыдающая женщина вцепилась в плащ посла. Поверх грубого черного платья она носила ветхий шерстяной платок. Женщина протягивала Каспару спеленатого младенца, скороговоркой моля о чем-то – о чем, было понятно и без перевода – на отрывистом кислевском языке.
Каспар покачал головой:
– Нья кислеварин, нья.
Женщина сопротивлялась, не давая коссарам отогнать себя от Каспара, она кричала и старалась сунуть послу ребенка. Когда же ее, наконец, оттащили, Каспар увидел, что ее усилия были напрасны: младенец давно уже умер, тельце его посинело и превратилось в камень.
Усмиряя горечь в душе, он въехал в холодную тьму, ворот, и в сердце его шевельнулась радость, вызванная возвращением в этот несчастный, стиснутый оковами зимы город. Внутри крепостных стен зрелище было не многим лучше: на улицах толпились мрачные, закутанные в шкуры люди, жмущиеся друг к другу или бесцельно бродящие по проспектам и аллеям.
Даже зная, что его действия в Кислеве за последние несколько месяцев уже спасли много жизней, что он остановил негодяя-торговца, спекулировавшего похищенными припасами, предназначенными для людей Кислева, Каспар не успокаивался, посла обуревало желание сделать что-то еще.
Его личные телохранители, Рыцари Пантеры, хорошо вооруженные бойцы в крепких доспехах верхом на выносливых эверландских скакунах, жутко устали после двух недель, проведенных на ледяных просторах Кислева. Они въехали в город следом за послом. Им, так же как и Каспару, было тяжело смириться с необходимостью оставить всех этих несчастных рыдающих людей снаружи.
В центре отряда рыцарей ехал Саша Кажетан, когда-то – самая любимая и героическая фигура в Кислеве, непобедимый мастер боя на мечах, командир одного из славнейших подразделений столичной кавалерии. Теперь, после его побега в родовое поместье, Кажетан превратился в сломленного, впавшего в ступор, тощего как скелет человека.
Руки Кажетана были связаны спереди. Его истинная натура жестокого убийцы открылась недавно, когда он зарезал старейшего друга Каспара, когда похитил и пытал лекаршу посла.
Но теперь Кажетан пленен, и, хотя чекисты, которых все боятся, наверняка захотят повесить его, Каспар надеялся отложить решение судьбы бойца насколько это возможно, чтобы выяснить, что толкнуло этого человека на столь чудовищные поступки.
Кажетан поймал взгляд Каспара и слабо кивнул ему. Каспар удивился: это был первый человеческий жест бойца с тех пор, как они бились с отрядом разведчиков-курганцев почти неделю назад.
Два десятка коссар закрыли, ворота и заложили их толстыми деревянными брусьями.
– Да простит нас Сигмар… – прошептал посол, поворачивая коня и направляя его по громадному проспекту к площади Героев, центру города.
Летом и весной эта площадь по традиции становилась большим рынком, переполненным охотниками, продающими свою добычу, торговцами лошадьми и всевозможными купцами. Когда Каспар впервые прибыл в Кислев, здесь вокруг загона с низкорослыми пони вопила и бранилась энергичная толпа, горячо обсуждающая цены и достоинства товара, но теперь площадь превратилась в один большой лагерь с бесчисленными палатками и разбросанными повсюду кострами. Ни дюйма земли не осталось незанятым.
Подобные картины можно было наблюдать по всему Кислеву, городу, вдоль широких проспектов которого когда-то росли вечнозеленые деревья – большинство из них давно уже срубили на дрова. Гигантские бронзовые статуи прежних царей Кислева бесстрастно наблюдали за страданиями своего народа, бессильные помочь согражданам в трудные времена.
На дальней стороне площади возвышался Зимний Дворец Ледяной Королевы с белыми башенками и сверкающими, как стекло, в свете низкого вечернего солнца ледяными стенами.
– Ледяная Королева слишком долго держала ворота открытыми, – заметил Курт Бремен. – В городе чересчур много народу. Когда Кислев окажется в осаде, большинство людей, скорее всего, умрут от голода.
– Знаю, Курт, но это ее народ, она не может оставить их всех умирать. Она потеряет людей, но спасет свой город, – отозвался Каспар, направляясь вдоль края площади к храму Ульрика, за которым располагалось посольство Империи.
– Если из Империи не пришло каких-нибудь хороших вестей, царица может потерять и город. С падением Вольфенбурга сомнительно, чтобы император послал войска на север, когда враги ступили на наши собственные земли.
– Они придут, Курт, – пообещал Каспар.
– Надеюсь, вы правы, посол.
– Ты когда-нибудь встречался с императором? – спросил Каспар, поворачиваясь в седле, чтобы взглянуть на рыцаря.
– Нет, я никогда не удостаивался этой чести.
– А я встречался. Карл-Франц храбр и благороден, – сказал Каспар. – Он король-воин, и я не раз бился бок о бок с ним. Против орков, северных конников и лесных тварей. Он поклялся помочь Кислеву, и я не верю, что он изменит этой клятве.
Курт Бремен улыбнулся:
– Тогда я тоже буду верить в него и в подмогу, которую он обещал прислать.
Оба крысолова так привыкли к запаху дерьма, что теперь совершенно не обращали внимания на него. Сотни тонн человеческих и звериных нечистот текли по канализационным трубам – овальным туннелям, прорубленным в Горе Героев, – под улицами Кислева, чтобы вылиться в нижнее течение реки Урская.
Созданные по приказу царя Алексея искусным имперским инженером Жозефом Базалгетти, туннели под Кислевом считались одним из величайших чудес инженерной мысли севера. Они избавляли столицу от страшного бича холеры. Миля за милей тянулись извивающиеся канавы, образуя запутанный лабиринт под улицами города, как под Фаушлагом в Миденхейме, хотя эти туннели были построены из кирпичей и известки, а не из натурального камня.
Пара маленьких собачек с вздернутыми хвостами и ушами, прижатыми к макушке, трусила перед двумя крысоловами вдоль выступа, бегущего над пенным потоком сточных вод. Плеск нечистот эхом метался меж поблескивающих влагой кирпичных стен, сводя любые разговоры к минимуму.
На обоих мужчинах были одежда из дубленой кожи, потертой и покрытой коркой грязи, и высокие тупоносые сапоги. А еще – железные шлемы с подкладкой из тусклого меха и защитные повязки. Они почти не замечали зловония, но все равно носили защитные повязки – в силу привычки. Каждый человек нес на плече длинный шест. На шестах болталось по одной подвешенной за хвост крысе.
– Плохой день, Николай, плохой день, – пробурчал крысолов, который был пониже ростом, устало пожав плечами, отчего крыса на его шесте заплясала, нелепо пародируя жизнь.
– Да, Маршка, немного паршивых грызунов поймали сегодня,– согласился его подмастерье, Николай, бросая сердитый взгляд на двух собачек. – Что мы будем есть вечером?
– Думаю, не стоит предлагать эти жалкие экземпляры городским властям, стоят-то они медный грош,– вздохнул Маршка.– Боюсь, нам снова придется обедать крысами, друг мой. Возможно, завтра будет лучше, и мы продадим кое-что беженцам?