— Ноукс!
Башмаки остановились, протопали вниз. Дверь открылась, за ней стояла невзрачная фигура, которую Зулейка видела по пути в Иуду.
Читатель нежный, не бойтесь видения! В Оксфорде сочетается удивительное. Двое этих юношей следовали (как вас это ни удивит) одному уставу, учились в одном колледже, по одному и тому же предмету; да! и хотя одному по наследству достался десяток благородных и зубчатых крыш, на один ремонт которых каждый год уходили тысячи и тысячи фунтов, а над родными другого был только жалкий лист свинца, с которого в четверг вечером удобно смотреть на фейерверки в Хрустальном дворце, в Оксфорде оба жили под одной крышей. Больше того, они отчасти были даже близки. Герцог по причуде снисходил к Ноуксу больше, чем ко всем прочим. Он в Ноуксе видел свою противоположность и антитезу и взял за правило хотя бы раз в триместр проходиться с ним по Хай-стрит. Что касается Ноукса, тот на герцога смотрел со смесью обожания и осуждения. Лучший результат герцога на промежуточном экзамене угнетал его (упорством и прилежанием дотянувшего до второй степени) больше всех других между ними различий. Но зависть тупицы к выдающимся людям всегда смиряется подозрением, что те плохо кончат. В целом он герцога, вероятно, считал довольно нелепым персонажем.
— Заходи, Ноукс, — сказал герцог. — Ты с лекции?
— «Политика» Аристотеля.
— И что у него была за политика? — спросил герцог. Он хотел поделиться любовными чувствами. Однако он настолько не привык искать сочувствия, что не знал, как начать. Он тянул время. Ноукс пробормотал, что ему нужно учиться, и подергал дверную ручку.
— Дружище, не уходи, — сказал герцог. — Присядь. Экзамены у нас только через год. От пары минут твоя учеба не пострадает. Я хочу тебе… сказать кое-что. Присядь же.
Ноукс сел на краешек стула. Герцог, к нему повернувшись, облокотился на камин.
— Думаю, Ноукс, — сказал он, — ты никогда не влюблялся.
— Почему это я не влюблялся? — злобно спросил коротышка.
— Не могу тебя вообразить влюбленным, — улыбнулся герцог.
— А я не могу вообразить вас. Такого самодовольного, — огрызнулся Ноукс.
— Пришпорь воображение, Ноукс, — сказал его друг. — Я влюблен.
— И я тоже, — услышал неожиданный ответ герцог и (собственная нужда в сочувствии не успела научить его сочувствовать другим) расхохотался.
— В кого ты влюблен? — спросил он, кинувшись в кресло.
— Не знаю, кто она, — снова неожиданный ответ.
— Когда ты с нею познакомился? — спросил герцог. — Где? Что ей сказал?
— Вчера. На Корнмаркет. Я ей ничего не говорил.
— Хороша?
— Да. Какое вам дело?
— Темная или светлая?
— Темная. Похожа на иностранку. Похожа на… на фотографию в витрине.
— Да ты поэт, Ноукс! И что с ней сталось? Она была одна?
— С ректором, в его коляске.
Зулейка — Ноукс! Герцог вскочил, будто оскорбленный, и вытаращил глаза. Потом понял нелепость ситуации и, улыбнувшись, вернулся в кресло.
— Это его внучка, — сказал он. — Я у них вчера обедал.
Ноукс замерев уставился на герцога. Первый раз в жизни он позавидовал великому изяществу и среднему росту герцога, его высокому происхождению и неисчислимым богатствам. Все эти материи ему раньше казались слишком отвлеченными, чтобы завидовать. Но вот вдруг они сделались так реальны — и угнетали куда больше, чем результат на экзаменах.
— И она в вас, конечно, влюбилась, — буркнул он.
По правде говоря, это был новый для герцога вопрос. Он был так захвачен собственной страстью, что не успел задуматься о взаимности. Зулейка за обедом… Но многие девушки так себя ведут. Не было там знаков бескорыстной любви. Разве только… Но нет! Точно, посмотрев в ее глаза, он увидел свечение благороднее того, что зажигается пошлой корыстью. Любовью, ничем иным, загорелись в фиалковых безднах факелы, чье пламя вырывалось к нему. Она его любила. Она, прекрасная, чýдная, не прятала свою любовь. Она ему открылась — вся открылась, бедняжка! и пижон ею пренебрег, грубиян ее прогнал, глупец от нее убежал. Он себя проклинал до самых глубин души за все, что сделал и чего не сделал. Он к ней приползет на коленях. Он попросит назначить ему нестерпимое наказание. Но какова ни будет сладкая горечь наказания, оно не искупит его вину.
— Войдите! — крикнул он машинально. Появилась дочка домовладелицы.
— Внизу дама, — сказала она, — спрашивают вашу светлость. Говорят, зайдут попозже, если ваша светлость занята.
— Как ее зовут? — рассеянно спросил герцог, взирая на девицу страдающим взглядом.
— Мисс Зулейка Добсон, — объявила та.
Он встал.