— Уважаемые коллеги, — начинает Гамос, и голос его дрожит, — я пригласил вас всех сюда для того, чтобы… чтобы… мы избрали нового члена Совета, и нового Главу. Дукус погиб, его место сейчас вакантно. Я… Я…
Бедняга начинает заикаться, и я, небрежно взмахнув рукой, подзываю к себе слугу и велю последнему поднести магу что-нибудь попить. Чтобы ему легче стало — поясняю я. Уже через секунду расторопный малый вкладывает в трясущуюся руку Гамоса бокал. Маг благодарно улыбается, отпивает глоток и тут же начинает фыркать, плеваться, хвататься за живот. Отравили — думаю я. Вот они, неприятности, и начались.
— Что это? Помогите! — шепчет волшебник, роняя на пол бокал.
Я несусь к нему, хватаю эту посудину. Думаю, хоть по запаху определю, что там было, а потом уже будем думать о противоядии. В конце концов, здесь столько волшебников. Неужели никто не поможет коллеге? А может, они в сговоре?
Ну да, по запаху определил. Нахожу глазами слугу этого, зову к себе.
— Ты откуда, засранец, — спрашиваю я, — взял гномью водку?
Парень растерянно хлопает ресницами:
— Так… На кухне… Она всегда там стоит. Вы ж сами сказали — чтоб легче стало. А после нее — всегда.
Отвешиваю ему легкий подзатыльник, а сам стараюсь серьезное выражение на физиономии сохранить. На кухне стояла, хм, всегда. Да если б я об этом знал, не видать бы Дусе бриллиантов на тапке, как своих ушей! М-да, Вальдор, ближе надо быть к народу. Ближе.
Гамос, меж тем, перестает кашлять. Но, то ли от испуга, то ли от водки, бедняга начинает хрипеть. Голос отказал. Восхитительно.
Гляжу на Терина — и что он теперь будет делать?
— Господа, — говорит чернокнижник и делает несколько шагов вперед. — Я прошу прощения за небольшой инцидент, который сейчас произошел. Мне очень неловко, что наш коллега не может продолжить начатую им речь. А потому я все скажу сам.
Я уже говорил, что Терин и дипломатия совершенно несовместимы? Они просто избегают друг друга! Вот и сейчас, нет, чтобы людей подготовить как-нибудь, или Гамоса вон откачать, вместо этого наш отважный некромант гордо идет на баррикады. Ну, знамя ему в руки, и орден куда-нибудь.
— Именно я претендую на должность члена Совета, — продолжает маг, — и я же собираюсь стать его Главой. Не думаю, что стоит объяснять мотивы моего поступка. На ваше решение они повлиять не должны. А потому предлагаю вам приступить к голосованию. Кто за то, чтобы я, Террин Эрраде Кайвус Третий вошел в Совет чародеев на правах его полноправного члена?
Маги переглянулись, и стали молча, по одному, поднимать руки. Один, два, три…
Три… и все. Потому что остальные, вместо того, чтобы голосовать за нашего умного, грамотного и во всех смыслах перспективного кандидата, вдруг дружненько так поворачиваются в сторону двери. А на лицах ужас прорисовывается. Ну и что там такое? Дракон Ллиувердан прилетел с морковкой в зубах? А нет, не дракон.
На пороге стоит высокий тощий мужчина, даже старик. Физиономия его выглядит не то, чтобы старой, скорей потасканной, но глаза горят, а костлявые плечи распрямлены. На одном из плеч, кстати, сидит довольно-таки упитанная крыса. И носом шевелит, принюхивается.
— Терин, мальчик мой, а ты не оборзел?
Чернокнижник бледнеет и нервно сглатывает слюну.
— Мерлин? — спрашивает он шепотом.
— Нет, ёптыть, Дед Мороз! Подарки вам принес — полный мешок звездюлей!
Надо же, сама легенда к нам пожаловала! А, какой богатый словарный запас! Напоминает мне кого-то.
— Ты, мелкий пакостник, какого хрена грызунов ко мне посылаешь? Мне, ёптыть, заняться больше нечем, морды им усатые целовать?! Лягушка тоже твоих рук дело? Так, поздравляю, засранец ты этакий, наступил я на нее!
Мерлин выдерживает паузу и с достоинством уточняет:
— Спьяну. Непреднамеренное убийство, проще говоря.
Наш чернокнижник выглядит таким потрясенным, что мне его даже жаль.
— А ежели я тебя, — продолжает Мерлин, — в жабу, скажем, или какую другую гнусь? И чтобы мужик тебя какой-нибудь лобызал в разные места, а? Не, ну до чего молодежь нынче наглая пошла!
Старик аккуратно опускает крысу на пол.
— Иди, Мадлоночка, поищи себе чего-нибудь вкусненького, — говорит он, и я тихо хихикаю.
— Вот! — кричит Мерлин, и тычет в меня пальцем, — вот! Ты и этого распустил! А какой был хороший мальчик, аяяй!
Только успеваю задуматься о том, когда это я был хорошим мальчиком, а главное, как старый затворник умудрился это разглядеть, не покидая пещеру, как Дульсинея, сдунув с глаз прядь волос, ставит руки в боки и тоже начинает верещать: