Фин записал: «Это была волнующая сцена, которая поразила нас, ибо мы не могли представить себе, что в нации, считающейся ,,дикой", могут поддерживаться такой порядок и дисциплина».
Затем пригнали стада. Каждое стадо состояло из пяти тысяч животных одной масти. Перед белыми прошло около шестидесяти тысяч коров и быков.
Но самое изысканное зрелище было припасено на конец. «Полки девушек, которыми командовали девушки же, вступили на центральную часть арены (крааля). Общая численность их достигала восьми или десяти тысяч, причем каждая девушка держала в руке легкий жезл. Они включились в пляску, которая продолжалась около двух часов».
Торжество закончилось танцами молодых женщин нз царствующей семьи, за которыми последовало пятьсот девушек Большого дома — этих лилий гарема, или, как называл их Чака, его «сестер». Король принял участие в плясках. Его примеру последовали многие советники. Каждая пляска заканчивалась обычной краткой речью Чаки. «Он, — пишет Фин, — призывал своих подданных поглядеть на нас, познакомиться с чудесами белого человека и убедиться, сколь силен он, Чака. Его предки, да и их тоже, были трусами и не осмелились бы допустить к себе белого человека... Он надеется, что его народ станет относиться к гостям с таким же уважением, как к королям, и не будет считать себя равным им». Затем Чака повторил во всеуслышание некоторые вопросы, которые задал англичанам накануне, беседуя с ними без свидетелей, например: «Он интересовался, видели ли мы в каком-нибудь государстве такой порядок... Он заверил нас в том, что является величайшим из королей; что подданные его многочисленны, как звезды, а скот невозможно пересчитать».
Фин записал беседы, которые имел с Чакой.
«Он сказал, что наши предки наделили нас великими дарами, научив ремеслам. Затем спросил, что делают в нашей стране из кожи заколотых быков. Когда я ответил, что из них изготовляют обувь и другие предметы, назначение которых я не смогу в точности объяснить, он воскликнул, что в этом сказалась немилость наших предков, которые заставили нас защищать свои ноги шкурами, хотя в этом нет никакой нужды: Чака доказал туземцам, что из шкуры надо выделывать более красивую и полезную вещь, а именно щиты.
Затем он перевел разговор на превосходство их оружия, которое, по его словам, намного лучше наших мушкетов. Если, доказывал он, щит обмакнуть перед атакой в воду, он станет непроницаемым для пуль, а пока мы перезаряжаем ружья, его воины успеют схватиться с нами врукопашную. Тогда, не имея щитов, мы побросаем свое оружие и попытаемся бежать. Но бежать так быстро, как его солдаты, мы не сможем и, значит, неизбежно попадем к ним в руки. Я не сумел опровергнуть его доводы, ибо не знал языка, переводчик же, от которого я зависел, не осмелился бы решительно возражать королю. Поэтому мне пришлось с ним согласиться. В присутствии подданных Чака невыгодно истолковывал все, что я говорил, высмеивал наши манеры и обычаи, хотя делал это вполне добродушно.
Если при разговоре никто из его людей не присутствовал, Чака слушал очень внимательно и в таких случаях не мог не признать наше превосходство. Однако он неизменно высказывал отвращение к тому, что у нас некоторые преступления караются тюремным заключением. Он считал, что такое наказание причиняет человеку невыносимые страдания. Если он виновен, то почему не наказать его смертью? Если же он находится лишь под подозрением, то не лучше ли отпустить его? Арест послужит ему предостережением на будущее. Поводом к этим спорам явилось тюремное заключение его толмача на острове Роббен. Разумеется, я не мог объяснить ему через того же толмача, как велико наше стремление оберегать невиновных и сколь редки случаи, когда человек перестает дорожить жизнью. Как и прежде, мне пришлось уступить... Наше толкование законов родной страны вызывало с его стороны замечания самого неприятного свойства».
Когда торжества, устроенные в их честь, закончились, Форуэлл и его спутники вернулись в Порт-Натал. Только Фин остался у зулусов еще на месяц и впоследствии рассказал об одном удивительном случае.
«Всю вторую половину дня я читал, и вечером мне захотелось еще раз взглянуть на пляски. К тому времени, когда я появился на площади, уже стемнело, и король приказал кое-кому из своих подданных зажечь пучки тростника и держать их над головой, чтобы было светло. Не прошло и нескольких минут, как я услышал крик. Факелы мгновенно погасли. Поднялась суматоха, послышались крики... Наконец, я узнал, что кто-то пытался зарезать Чаку, когда он танцевал. Я стал звать Майкла (один из готтентотов, находившихся в услужении у Фина). Он оказался совсем неподалеку и громко кричал «ура», приняв общее смятение за очередное увеселение. Я тут же повторил ему то, что слышал, и послал за лампой и ромашкой, — единственным лекарством, которым располагал... Между тем у Джекоба (переводчика) начался припадок, так что я не мог больше задавать вопросы или узнать, где Чака. Я попытался проникнуть в его хижину, но ее окружала плотная толпа. Мою лампу погасили. Женщины из сераля тащили меня кто в одну сторону, кто в другую, они были как безумные. Давка все увеличивалась, а крики и шум невероятно усилились, так что положение мое стало чрезвычайно затруднительным. Я в очередной раз попытался войти в хижину, где предполагал найти короля, но тут какой-то человек, державший в руке зажженный факел из тростника, стал тащить меня в сторону. Я вырвался, но он снова схватил меня за руку, причем на помощь ему пришел другой мужчина. Я почел за благо установить, что им нужно, и в случае, если они замыслили что-нибудь против меня, действовать в зависимости от обстоятельств. Минут пять мы шли молча, после чего мои страхи и подозрения рассеялись, ибо я увидел в близлежащем краале короля. Я тут же промыл его рану отваром ромашки и перевязал ее. Кто-то проткнул ему ассегаем левую руку, и клинок прошел между ребрами под левой частью груди. Вероятно, удар только по чистой случайности не затронул легкие, но король тем не менее харкал кровью. Собственный его врачеватель, который, видимо, неплохо разбирался в ранах, несколько раз дал ему рвотного и все время промывал рану охлаждающими травяными отварами. Кроме того, он попробовал кровь из раны, чтобы проверить, не был ли ассегай отравлен. Чака всю ночь произносил речи с большим пафосом: он был уверен, что умрет. Толпа настолько увеличилась, что шум от ее криков стал просто невыносимым.
Когда рассвело, глазам моим представилось ужасное зрелище. У меня не хватит слов для того, чтобы достаточно ярко описать его читателю. Все время прибывали огромные толпы людей; завидев еще издалека крааль, они принимались изо всех сил вопить, бегом вступали в него и продолжали истошно кричать. Они толкали друг друга, бросались на землю, не глядя куда, многие от напряжения и жары теряли сознание.
Все это время я был настолько занят, что не видел самых отвратительных подробностей трагической сцены. Дело в том, что люди начали убивать друг друга. Одни провинились тем, что не плакали, другие натирали глаза слюной, третьи, плача, усаживались на землю. Между тем при таком длительном напряжении у людей иссякали и силы и слезы.
Насколько мы тогда поняли, еще шесть человек были ранены убийцами, покушавшимися на Чаку. Судя по направлению, в котором они бежали, присутствующие заподозрили, что их послал Зуэди (Звиде), король эндвандво (ндвандве), единственный сильный противник Чаки[117]. Два полка были тотчас же посланы на поиски нападавших.
Между тем пришли — и очень кстати — лекарства, которые обещал прислать м-р Феруэлл. Чака был чрезвычайно доволен. Теперь я стал часто промывать ему рану и давать легкое слабительное. Кроме того, я смазывал раны специальной мазью. Однако на протяжении четырех дней состояние короля казалось безнадежным. И все это время с разных концов страны прибывали новые толпы людей, отчего суматоха усиливалась. Только на четвертый день было заколото несколько голов скота, чтобы накормить людей. Многие успели умереть, многих же убили за то, что они не оплакивали короля или отправились в свои краали за едой. На пятый день появились некоторые признаки того, что состояние короля улучшается, а раны — зарубцовываются. День спустя эти признаки стали еще заметное. В полдень вернулся отряд, посланный на поиски злодеев. Он доставил тела трех мужчин, убитых в зарослях (джунглях). Предполагалось, что это и были убийцы. Тела положили на землю, примерно в одной миле от крааля. После того как мертвецам отрубили правые уши, воины обоих полков уселись по обочинам дороги. Затем по этой дороге, крича и плача, прошли все собравшиеся в краале. Подойдя к трупам, каждый несколько раз ударял их палкой и тут же бросал ее. Ясно, что от трупов ничего не осталось еще до того, как мимо прошла половина прибывших. Возвышалась только огромная куча палок, но церемония продолжалась. По окончании ее все собрались и двинулись к краалю Чаки. Впереди процессии трое воинов несли на палках отрубленные у мертвецов уши. Король вышел. Все запели национальную траурную песню. Уши сожгли на большом костре, разведенном в центре крааля.
117
Скорее всего Звиде — король ндвандве — умер примерно в это время, и покушение на Чаку явилось частью обряда очищения, который совершал сын и наследник его Сикуньяна.