Чака устроил англичанам торжественные проводы, щедро одарил их слоновой костью, молочными коровами и быками на убой, «чтобы ,,Джоджи" (король Георг) не обиделся на меня за то, что я не заботился о его детях, когда они находились под моей сенью». Он заверил их в том, что они в любое время могут рассчитывать на гостеприимный прием в его столице, явившись группами или по одному. Кроме того, он сказал, что все бездомные туземцы Натала, которые ищут убежища, всегда найдут у него приют. Затем он приказал вождю Мбикваану проводить гостей до Порт-Натала (Дурбан). Как и в первое путешествие, англичанам не дали военной охраны — это был тактичный жест, призванный показать, что они не подвергаются никаким ограничениям и не находятся под надзором.
После отъезда англичан Чака созвал советников и в категорической форме выразил желание, чтобы отношение к белым было предельно уважительным и дружественным. «У них есть знание, а знание дает силу, и мы можем многому у них научиться».
Несмотря на печальный опыт, Чака не принял мер, чтобы предотвратить новые покушения на его жизнь. Он упорно противился предложениям окружать по ночам его хижину телохранителями. Слезы его матери и Пампаты, а также уговоры Мгобози очень растрогали его, но не заставили изменить решение.
Мгобози, рискуя жизнью, назвал Чаку глупым и безрассудным и заключил свою речь словами:
— А теперь убей меня, потому что никто не любит правды.
Но Чака заплакал и сказал:
— Убив тебя, Мгобози, я убил бы самого себя. Когда я слышу от тебя правду, как бы неприятна она ни была, я не сержусь, так как хорошо знаю, как любит меня твое верное сердце. Вытри слезы, мама, как я вытираю сейчас свои, и давайте порадуем наши сердца горшком пива и доброй щепоткой недавно собранного табака. Обещаю, что в темные ночи вокруг моей хижины будут стоять часовые, но в остальное время мне никто не нужен; нечего вечно сторожить меня, как больное дитя, это меня только раздражает.
После прихода Мдлаки и Нг'обоки маленькая компания старых друзей предалась воспоминаниям о минувших днях нужды и забот. Один лишь Мбопа был среди них относительно чужим.
Они говорили о белых людях и еще больше о проблемах, которые в случае войны должны были возникнуть из-за появления огнестрельного оружия и лошадей. Чака считал, что эти преимущества можно свести на нет, заманив белых на пересеченную местность, где им придется сойти с коней, а затем использовав превосходство зулусов в численности и, как сказал Мгобози, в мужестве. Король добавил, что обороняемый белыми лагерь из фургонов можно поджечь. Но он настаивал на том, что не должно возникнуть повода к войне между белыми и черными, и с самого начала выразил намерение отправить нескольких молодых людей, а может быть, и два полка в Британию для изучения ремесел белых людей. Нанди — ее поддержала Пампата — заговорила о возможности смешанных браков, но Чака решительно встал на сторону Мгобози, который сказал, что из смешения зулусской крови с кровью народа, не относящегося к нгуни, не может получиться ничего хорошего.
В тот год, когда Чака познакомился с европейцами, на празднестве малого умкоси произошел случай, который значительно поднял престиж Чаки, а следовательно, и его могущество: он не дал солнцу погаснуть.
Зулусский календарь был привязан к дате цветения дерева умдубу, а потому корректировался автоматически: когда дерево расцветало рано, это значило, что он ушел вперед[120]; когда цветение запаздывало, это значило, что календарь отстал. Как только на утреннем небе появлялись Плеяды (Иси-лимела от лима — копать) — начиналась подготовка к мотыжению почвы (сейчас тот же термин распространен на пахоту). В начале июля становился видим Пояс Ориона (импамбана — переход), и вслед за этим приступали к самой обработке почвы. После этого люди давали себе отдых, пока гонцы не приносили весть о том, что деревья умдубу[121] в лесах Нгойе и Нкандла зацвели (это происходило внезапно и было очень красиво). Вот тогда можно было приступать к севу. Разумеется, старейшины племени вели какой-то учет времени, но к июлю они обычно сбивались со счета — во всяком случае так считалось, — и дерево умдубу помогало им снова выйти на правильный путь. Поэтому дерево называли также мдуква[122].
В 1824 году умдубу зацвело рано, и столь же рано — 20 декабря — зулусы отметили праздник малого умкоси, или первых плодов. В этот день все веселились и пировали. Чака, как полагалось по обряду, плевал в направлении солнца и грозил ему королевским копьем с красным древком. Снадобье на этот случай всегда приготовлял врачеватель Чаки — Мг'алаан, на котором в то время лежала также обязанность увеличивать «силу» священного обруча зулусов — инката. Это было кольцо, сплетенное из травы, диаметром примерно в один ярд. Толщина его непрестанно увеличивалась, ибо каждый вождь добавлял к нему свое личное кольцо, опрысканное всеми снадобьями, употреблявшимися во время войны, а также укрепляющими составами, которые принимали вожди. К снадобьям примешивались состриженные волосы, ногти, капли пота и другие продукты жизнедеятельности вождей соседних племен, какие удавалось раздобыть. Считалось, что в результате владелец инката приобретает могущество и колдовские чары всех тех, чья частица пошла в состав кольца. Вся инката завертывалась в кожу питона. Толщина зулусской общенациональной инката в конце концов достигла фута. Футляром ей служила специально растянутая кожа особенно крупного питона. После поражения зулусов в битве при Улунди (1879) инката была захвачена англичанами, а затем сожжена, чтобы могущество зулусского государства не возродилось вновь. Какой урок современным зулусам!
Когда празднество достигло апогея, произошло событие, о котором часто упоминают писатели.
Чака и его приближенные наблюдали, как веселится толпа. Они стояли под большой тенистой смоковницей в верхнем конце крааля, ибо день выдался очень жаркий. Вид у всех был радостный, повсюду слышались песни. Даже птички на дереве участвовали своим щебетом в общем веселье. Внезапно они умолкли. Чака и Мг'алаан удивленно подняли головы, всматриваясь в листву. Их примеру последовали все окружающие, включая Мдлаку и Мгобози.
Чака сразу сказал, что молчание и тревога птиц — дурное предзнаменование. Вскоре смолкли и люди: они заметили, что солнечные блики на краях тени, отбрасываемой «тронным деревом», приняли странные, причудливые очертания. И хотя на небе не было ни облачка, становилось все темнее.
Чака (а следом за ним и свита) вышел из-под дерева и посмотрел вверх.
— Во! — воскликнул он, приставив ко рту ладонь.
— Во! Умхлоло! — вскричали все, повторив его слова и жест. Только Мг'алаан хранил молчание.
Свет солнца быстро померк, так как диск луны закрыл больше половины огненного диска и продолжал распространять свою тень дальше. Из толпы раздались душераздирающие вопли: «Чудовище пожирает солнце! Мы погибли, оно поглотит и нас!».
— Что это, Мг'алаан? — тихо спросил Чака. — Я слышал от стариков, что подобное случалось и раньше, но мне это не нравится.
Когда тень луны покрыла три четверти солнечного диска, Чака пробормотал, снова обращаясь к Мг'алаану:
— Если оно не покажется вновь, нам конец.
На это Мг'алаан наконец ответил:
— Не бойся. Оно вернется. Быстро разжуй это, а затем выплюнь в сторону солнца, приказав ему появиться вновь. Это очень сильное снадобье.
С этими словами он протянул Чаке черный шарик. У Мгобози был озабоченный, но не испуганный вид.
— Сафа сапела! (Мы погибли!) — сказал он. Затмение распространилось на семь восьмых солнечного диска, который излучал теперь неверный, призрачный свет. Окружающая местность стала походить на преддверие ада, и дрожащей суеверной толпе все происходящее казалось явлением из потустороннего мира. Люди онемели. Внезапное превращение солнечного летнего дня, веселого национального праздника в картину преисподней, какой ее себе представляли зулусы, парализовало их. А тут еще послышался петушиный крик. Но его сразу же заглушил громкий голос Мг'алаана:
121
В Низком вельде (так называется относительно низменная восточная часть нынешнего Трансвааля.— (
122
«Дукпа» — пассивная форма от глагола «Дука», одно из значении которого — сбиться с пути. Ср. также с «дуну» — выходить на правильный путь.—