А теперь вернемся в прошлое. Твой трогательный рассказ о том, что случилось однажды после дискотеки… Жаркое начало июльского дня. Тебе шестнадцать, парни ненамного старше. Все вы знаете, что вот-вот произойдет.
Ты ощущаешь неизъяснимую легкость. Такое состояние плохо лишь тем, что его трудно повторить. Нет рецепта. Нужно, чтобы было утро, душное, несмотря на ранний час; всю ночь звучали двусмысленные намеки… Прочее не воспроизвести. Марка машины? Почему-то у тебя из головы не идет подержанная японская тачка обтекаемой формы. У меня тоже. Я впервые в жизни слышу такую историю — одновременно наивную и вульгарную, где невинность сочетается с испорченностью, прелесть с порнографией. Тебя трахали по очереди на капоте старой колымаги, перед тем, как полагается, свернув на лесную дорогу. Тебе этого хотелось?
Я не буду анализировать твои записи, не стану рыться в твоем дневнике (если у тебя вообще есть что-то похожее на дневник). Известно: чтобы написать рассказ, нужно прочитать минимум несколько рассказов; с романами дело обстоит точно так же. Но если сочинение сугубо личное — типа дневника или мемуаров, — это не обязательно.
Можно ли влюбиться в женщину, которая не читает книг? Можно, но зачем? Кто, будучи в здравом уме, полюбит женщину, которая не любит читать? Неужели можно писать, не прочитав предварительно кучу книг? Пишешь? А что ты читала? Ничего? Получается и без этого. До сих пор получается? Я возвращаюсь к твоим обрывочным запискам, и мне стыдно за свою беспомощность. Вроде бы я потерял речь, а, по сути, потерял тебя. И зачем уверять, что я не намерен ничего искать в несуществующих дневниках, воображаемых записях или даже в реальных эсэмэсках, к чему эта ложь, если я буду копаться в душе, заглядывая в самые потаенные ее уголки? Я не справился с Нуллой, не описал как следовало бы, предпочел бессловесную Зузу. Ее легче изобразить? Кто ж это знает? Я ее языком не владею. Вам придется поверить мне на слово, что она прекрасна. А я должен сам себя убедить, что она заслуживает интереса.
Мать лопается от гордости. Она почти совсем оглохла. Глухота, по-моему, у нее из-за общения с собаками. Впрочем, не настаиваю, возможны и другие причины, например, генетические: ее мать, а моя бабка к восьмидесяти годам полностью потеряла речь (это называется афазией). Я был готов к чему угодно, но чтобы гордиться своей глухотой… вот уж чего не ждал. Между тем она гордится и, как обычно, не устает твердить о своем превосходстве над иными существами.
Мне вспомнилась Марта Н., ей было лет двадцать пять или двадцать шесть, но выглядела она как ребенок. Ее я вычеркиваю из списка. Не потому, что затаил обиду, а для порядка. Я ведь решил описывать только самое важное и, видит Бог, хотел как лучше — а с чего же еще начинать, если не с супружеской жизни?
Эти ноги, эта грудь, эти плечи, прелестная белокурая головка… Последнее время я часто просыпался, и всегда рядом была Зуза, и я удивлялся, как она умудряется спать так крепко — на самом краешке, практически без одеяла. Ее сон меня успокаивал, утром ее уже не было, я старался ни о чем не думать.
Если это видения, что же тогда реальность? Зуза! Я знаю каждую клеточку твоего тела!
Зуза не была призраком. А может, была? Как разгадать суть взрослой женщины с лицом девочки-подростка и мальчишеским телом? Она написала: «Хочу, чтобы ты меня трахнул. Пишу напрямую, потому что терпежу нет». Я изменил Зузе. Настроение не улучшилось. Я не педант. Не обязательно минимум сто восемьдесят сантиметров, но если так оно и есть? Та же история с грудью, ногами, ягодицами. Не обязательно. Но коли уж это так?
В столь прекрасных и необычных женщинах есть что-то неземное. Да-да. Но это не означает, что на сто первый раз они захотят что-нибудь в себе изменить.
Связаться с ней нельзя. Может быть, она уехала, потому что случилось чудо? Типа того, что произошло с Жозефиной? Нет, исключено. Два одинаковых финта одновременно? Даже теория вероятности такое вряд ли допустит.
Не захотят изменить… а вдруг захотела? Чего-то я тут не могу понять. Слишком сложно. Не знаю…
В Висле в нашем доме царит Вечная Зима. Усугубленная безуспешными попытками сэкономить на обогреве. Все равно надо топить, все равно надо платить. Как убежище от жары дом исполняет свое назначение просто идеально — пока в горах стоит жара. Дня три, ну, может, четыре. В год. Следы отца все менее заметны — затаптываются следами матери.