А ведь все должно было сложиться совсем иначе. Первая встреча — восторг. Вторая, третья, четвертая — то же самое. Наконец она сдается. Вы идете в кино. Когда предлагаешь сходить в кино или еще куда-нибудь, она неизменно отказывается, но в конце концов уступает, как будто речь идет неизвестно (а очень даже известно) о чем. Любовный роман не напишешь, пока не влезешь в душу к другому человеку. Пока не лишишь его свободы. Я спал с Зузой, но она не была моей. Моя да не моя: не Зуза мне принадлежала, а ее тело. Я был в ней — но не с ней. Был очень близко, ближе некуда, но на самом деле она меня — всегда! — держала на расстоянии. Подобные сетования можно услышать от тех, что имея не имели. Подавляющее большинство сталкивается с молчанием тела. Тело молчит, а ведь столько — если б хотело — могло бы рассказать. Я что, принял восторг за любовь? Можно ли так ошибаться? Столетиями восторг был началом любви.
Потом первая совместная поездка. К ее родным на Возвращенные земли[24]. Специалисты по душераздирающим сюжетам утверждают, что он должен быть в полном неведении.
Время от времени что-то его смущает, что-то с чем-то не вяжется, но в целом он так ничего и не понял. Влюбленный по уши пастушок. Простофиля в безнравственном лживом мире. Мне такой вариант не интересен, ничуть не интересен. Он — ветеран эротических битв, влюбленный в телесное совершенство. Она знает о нем почти все, да и он о ней немало. Он твердый орешек, и она тоже. Она не позволяет себе сильных эмоций, он принимает восторг за любовь. Возможна ли любовь без восторга? В юности мы отвечали: нет. Тогда восторг был самым важным. Без оговорок. Главным условием любви. Круг женщин, по сути, был невелик — сводился к нескольким, слывшим красавицами, притом что умением распознавать красоту мы не отличались. Красоток атаковали неумело и слишком многих сразу — неудивительно, что облом следовал за обломом. Даже эти бездушные куклы видели, что ничего в нас нет. Множественное число в данном случае не означает, что я ограничиваюсь школьными воспоминаниями. Студентами мы еще оставались в плену своих — что тут скрывать — инфантильных представлений. Например, были заложниками формы. Всем хотелось, чтобы наши девушки не имели запаха, как те, которыми изредка удавалось полюбоваться на фото в иллюстрированных журналах. Чтобы их плоть была лишена физиологии. На худой конец, пусть бы пахли типографской краской. Что, не было такого рода иконографии? Была, только ущербная. С большими пробелами. Кто-то что-то видел. Кто-то что-то привез. Случайная встреча (необязательно над Наревом) помнится спустя пятьдесят лет. Как тогда, как когда-то… Бассейн у нас в Висле… Девушка не привлекала внимания, поскольку не была ни стандартной красоткой, ни хрупкой длинноногой и длинноволосой блондинкой, ни обладательницей умопомрачительного купальника. Наоборот, на ней был хоть и состоящий из двух частей, но довольно закрытый черный купальный костюм. Не эластичный. Эпоха эластичных купальников приближалась семимильными шагами, но до польских земель еще не добралась. Молодая женщина просто сидела за столиком… как бы сказать поточнее… сидела раскрепощенно. Сидела, потому что сидела, сидела, потому что ей хотелось сидеть. Скажу еще иначе: сидела, не стесненная путами кокетства. Мол, посмотрите, как я красиво сижу, как лежит моя рука, как вскинута голова… нет, на это не было и намека, а уж тем более ни о какой зазывности речи не шло. В том, как чувиха (пардон, в ту пору так говорили) сидела, ощущалась внутренняя сила и отсутствие комплексов, и это, а не красота, завораживало. Я сидел близко, за соседним столиком. При чем тут столики? А вот при чем: упомянув, что представшая моему взору сцена происходила в бассейне, я забыл добавить: в кафе при бассейне — у нас в Висле там было весьма популярное кафе.
24
Условное название бывших территорий Третьего рейха, большая часть которых была передана Польше по условиям международных Ялтинской и Потсдамской конференций (1945), а также в результате двусторонних договоров с СССР (1945–1956).