Внизу простиралась Земля.
— Я буду падать и падать на Землю, — пробормотал он. — Добрый Иисус-Jesu, увидит ли Мария, как я буду падать? А Нуччи будет качать головой и плакать? А мои bambini? Что с ними будет?
— Я буду падать и падать. За такой ли работой я сюда пришел? Это ли мое первое и последнее задание?
Перед распахнутым аварийным люком проносился космос, черный и бездонный.
Пьетро крепко прижал к груди радий, сделал четыре шага наружу и один большой — вниз…
Нуччи качал головой.
— Я всегда говорил Пьетро… Однажды, Пьетро, не сейчас. Но я ошибался. Теперь каждый день принадлежит Пьетро.
— Это папа? Это он, мамочка?
— Si, bambino, si! Да, это твой папа!
— Ты должна им гордиться, Мария, — сказал Нуччи.
— Я и горжусь. Он говорил, что однажды станет большим человеком. Теперь я знаю, так оно и есть.
Нуччи печально покачал головой.
— До чего же высоко он забрался!
Над головами Нуччи, пятерых его друзей-итальянцев и Марии с детьми возвышался огромный телескоп. Предупредительный лейтенант от астрономии стоял рядом и давал разъяснения:
— Видите ли, миссис Дионетти, когда ваш муж вместе с радием покинул корабль, он не только спас жизни людей и корабль стоимостью миллионы долларов, но и, сам того не ведая, совершил еще одно выдающееся деяние.
Он вышел на свою собственную орбиту вокруг Земли. Его тело полетело в таком направлении, что гравитация навсегда удержит его на околоземной орбите.
Он станет вторым спутником Земли. Крошечным попутчиком Луны, который будет вечно вращаться.
— Слышали, bambini?
Ученый продолжал:
— Государство оценило героизм мистера Дионетти и признало эту орбиту местом его последнего успокоения, а Луну и звезды — надгробиями. Достойные почести. Отныне все корабли будут облетать эту орбиту стороной, чтобы не потревожить его могилу.
Мария, дети, все остальные и Нуччи еще раз посмотрели в телескоп на крошечную безмолвную пылинку в космосе, бессмертную — после смерти.
И Нуччи покачал головой, прослезился и громко высморкался.
— Странно, как странно… — сказал он наконец, — вот смотрю я на Пьетро, и мне кажется, я вижу, как он улыбается, смеется и кричит:
— Эй, bambini! Эй, Мария! Эй, Нуччи! Гляньте-ка на меня!
1942