— Не хочу ругаться, Алекс, но это нечестно.
— Честно, нечестно. Что такое честно?
— Господи, почему? Почему ты так со мной? — Тильда выскочила из ванной.
— По-другому не выходит, — ответил Алекс. — Тебе бы хотелось, чтобы я рыдал у тебя на груди, твердил, что люблю тебя и все такое… а я не могу. Больше не могу.
— Ну а мне что теперь делать? — Тильда запрыгнула на кровать, оседлала его ноги и зашипела, не обращая внимания, что брызжет слюной ему в лицо.
— А что хочешь. Мне все равно, — вяло сказал Алекс.
Тильда с трудом перевалилась через мужа, вытянулась рядом, пристроив голову у него на груди. Он не оттолкнул ее и не притянул к себе. Под ухом Тильды мерно билось его сердце, в желудке булькал ужин. Организм гнал кровь, переваривал пищу, жил. С каким удовольствием Тильда влепила бы Алексу пощечину.
— Хочу заняться любовью, — прошептала она. — Хочу, чтобы ты любил меня.
Алекс молчал. В желудке булькнуло чуть громче — и только.
— Хочу, чтобы ты любил меня. — Тильда подкрепила слова ударом кулака по его груди.
— Не могу.
Не могу — эхом отозвалось в мозгу Тильды. Она не только слышала эти слова — она их ощущала.
— То есть — не хочешь. Даже не попытаешься, верно?
— Не хочу.
Тильда плакала, роняя слезы на его рубашку.
— Я скорее умру, — добавил Алекс.
Голова Тильды давила на грудь, напоминая о той тяжести, что наполнила его, когда ему в последний раз удался секс с женой. Как же давно это было. «Удался»? Пожалуй, сильно сказано. На ужине у Стилбурнов они оба слишком много выпили, Тильда, помнится, весь вечер верещала и вообще вела себя как идиотка. Хохотала во все горло над пошлыми шуточками своего соседа, какого-то наглого карлика. Алекс же умирал от вожделения, вдыхая аромат волос Хайди, сидевшей по левую руку от него. Тогда еще, конечно, между ними ничего не было. Что это была за сладкая мука — находиться в паре дюймов от нее, но не сметь прикоснуться. Зато он отважился украдкой коситься в вырез ее блузки, давая волю фантазии.
Тильда продолжала хихикать, даже вернувшись домой. Игриво так, но нисколько не соблазнительно. Увивалась вокруг него, пока он, стащив одежду, искал и не мог найти — слишком надрался — пижаму. Может, она сама и спрятала, пока Алекс был в туалете? В конце концов он забрался в постель, потушил свет и хотел лишь одного — отключиться, но Тильда навалилась на него, извиваясь ящерицей, царапая, покусывая. И Алекс, к своему собственному смятению, возбудился так, что пришлось завершать дело внутри Тильды.
Где он чувствовал себя словно запертым в серванте: сыро, темно, толкаешь дверь, которая не желает открываться, ловишь ртом воздух, которого не хватает… До того гнусно, что Алекс не смог даже вообразить на месте жены Хайди. Так и елозил взад-вперед, будто пилой водил по куску твердой древесины, пока не выжал из себя жалкое подобие оргазма и не отвалился на спину — опустошенный, одинокий.
Воспоминание отозвалось дрожью в теле Алекса.
— Скорее умрешь, чем будешь любить меня?
Тильда, всхлипнув, отпрянула, сползла на пол и скорчилась у стены, поджав колени, уткнувшись лицом в ладони.
— Ты хоть понимаешь, что сказал? Большего оскорбления я от тебя не слышала.
— Да, — скучно согласился Алекс.
— И ты даже не извинишься? Не скажешь, что ляпнул, не подумав? Что во всем виноват этот ужасный вечер, случившееся… Не скажешь, что любишь меня, только не можешь сейчас показать свою любовь из-за… из-за импотенции? Не скажешь?
«Еще чуть-чуть — и примется на коленях умолять… Только этого не хватало», — подумал Алекс.
— Я не стану извиняться. Не скажу, что мне жаль, потому что это не так. Не скажу ничего из того, что тебе хочется услышать, потому что все это неправда. А лгать у меня нет сил.
Рот Тильды превратился в злобную щель, глаза высохли.
— Ах, вот как? Кое-что из моих слов все же правда, не так ли?
Он вздохнул:
— Ты об импотенции?
Тильда стиснула кулаки, не зная, похоже, что с ними делать.
— Алекс. Если ты не хочешь взглянуть в глаза своей проблеме, это не значит, что проблемы не существует.
— Проблемы нет. Я не импотент. Я только с тобой не могу.
Тильда не уловила и намека на злорадство в его голосе, но лучше ей от этого не стало. Скорее, наоборот. К тому же ей очень не нравилось нарастающее в душе чувство, что оба они — и Алекс, и она — теряют над собой контроль. Неужели он действительно произнес то, что произнес? Неужели она по собственной воле затеяла этот разговор?