Звать меня Кузнецов. Я один.

Нет ни церкви, ни священника, ни таинств, ни Святых Даров…

Есть пустыня, Вифлеем, голая пещера, овечьи ясли, звезда, взошедшая с востока, и первые слова Нового Завета. Есть память, не дающая порвать связь с языческим восприятием мира. Есть русский человек, чей разум напоён живой и мёртвой водой символов, сказаний, песнопений старого мира. Перейти черту, отделяющую от мира нового, соединить в себе в едином равновесии два мировосприятия, вынести новую тяжесть Слова Божьего и нести дальше как своё достояние… Евангельские и апокрифические сюжеты, плавно переливаясь один в другой, находят своё воплощение в форме рифмованного гекзаметра, а сказовые зачины напоминают о сказочной стихии, питавшей русское мышление.

То не вечернее облако блещет огнями,
То не дремучее небо трепещет корнями,
То не трава на разбитых скрижалях шумит,
То не молва, как пустая посуда, гремит,
То не последы ползут из народного чрева,
То не ехидны бегут от грядущего гнева, —
Это пророк попущеньем небес обуян,
Это бушует последний пророк Иоанн.

«Обуянный» — то есть одержимый. Но одержимый презрением к «народу торгашей и пророков», не ведающих о пришествии Сына Божия. Последний пророк мечет громы и молнии на головы заблудших и погрязших в грехе, каясь в собственной недостойности Того, Кто будет увещевать Словом любви и благостыни.

«Будьте как дети»… Эта Божья заповедь таилась в лоне давних строк поэта, стоящего на грани познания «стихии чуждой запредельной»…

Умираем не мы, а цветы,
Ничего мы не знаем о смерти.
И с отчизной и с богом на «ты»,
Мы живём, как жестокие дети.

И насколько же органичны в самой поэме песенные переливы, перебивающие торжественный лад гекзаметра, умиротворяющие душу, готовую распалиться от огненных словес! «Христова колыбельная», «Христова подорожная», «Песня Лазаря» — вечный мотив любви ко всему сущему, смутно всплывающий в памяти из тех времён, когда мир был напоён светом, теплом и лаской под голос матери, склонившейся над детской колыбелью.

Эй, на земле, где целуют друг друга во зло!
Славен Господь! Он идёт! Его детство прошло.
И ничего не оставило людям на свете,
Кроме святого трилистника: Будьте как дети!
Только о детстве небесные громы гремят,
Только о детстве священные кедры шумят.
Памятью детства навеяна эта поэма,
Древнею свежестью, вешней звездой Вифлеема.

«Древняя свежесть» и «вешняя звезда Вифлеема» осеняют поэму воедино, и сама природа в ней живёт в ладу и в едином ритме с поступью Сына Человеческого и Словом Его. «Долго об этом священные кедры шумели»… «Глухо об этом гремела вселенская ось и рокотали пещеры, пустые насквозь…» «Долго об этом рыдали народные хоры, и отзывались речные долины и горы…» Каждое деяние Христа на всём протяжении Его земного пути сопровождается вестью, которую разносит по миру природная стихия.

Станислав Куняев

(Из статьи «Путь ко Христу!», 2001 год).

Куняев Станислав Юрьевич (р. 1932) — стихотворец. Юрий Кузнецов никогда не считал его большим поэтом, но с уважением относился к нему как к литературному бойцу.

6 ноября 1992 года поэт сочинил стихотворение «На юбилей Станислава Куняева». Он писал:

В этот век, когда наш быт расстроен,
Ты схватился с многоликим злом.
Ты владел нерукопашным боем,
Ты сражался духом и стихом.

В этот день, когда трясёт державу
Гнев небес, и слышен плач и вой,
Назовут друзья тебя по праву
Ветераном третьей мировой.

Бесам пораженья не внимая,
Выпьем мы по чарке горевой,
Потому что третья мировая
Началась до первой мировой.

В 1998 году Кузнецов откликнулся на предложение Куняева и возглавил в журнале «Наш современник» отдел поэзии. Однако, окунувшись в журнальные дела, поэт сильно разочаровался в Куняеве и как в редакторе.

Надо отметить, что до Куняева редакция журнала «Наш современник» Кузнецова как поэта фактически игнорировала. При Викулове его напечатали всего два или три раза. Куняев в этом плане проявил большую широту: он печатал Кузнецова без ограничений, понимая, что имеет дело с большим художником.