Когда я слышу о том, что Юрий Кузнецов был суров в общении и ворчлив, мне становится обидно. Сложно представить себе более доброго человека. С первого курса он печатал своих учеников в одном из лучших толстых журналов России — «Нашем современнике», где занимал должность редактора отдела поэзии. Когда он видел, что кому-то из нас нужна помощь (в том числе и материальная) или поддержка, никогда не отказывал. Как поэт, он мог найти нужные слова, после которых всё вставало на свои места. Он дарил нам редкие, дорогие книги, заступался за студентов в учебной части, когда у нас возникали проблемы, он, действительно, руководил нами, хотя внешне это не было очевидным. Те, кто считал Юрия Кузнецова высокомерным и суровым, никогда не пытались понять его и услышать, да и просто — взять те знания, которые он щедро раздавал своим ученикам.
Спустя несколько лет я вспоминаю его поэтические семинары как самые чудесные дни, каждый из которых остался в душе, как и сама поэзия Юрия Кузнецова и его участие в моей жизни.
Оксана Владимировна Шевченко — поэт. Она окончила Литературный институт. В 2010 году молодая подвижница защитила в альма-матер кандидатскую диссертацию «Творческий путь Юрия Кузнецова».
Григорий Шувалов
Последний семинар
В 2003 году Юрий Кузнецов набрал свой последний поэтический семинар. В нём оказалось 15 человек со всей России: Кузнецов принципиально набирал семинар из провинции. Честно признаюсь, о поэзии Кузнецова мы, молодые провинциалы, слыхом не слыхивали, и это не наша вина. За время вступительных экзаменов он показался нам всего два раза: на творческом этюде и на итоговом собеседовании. Был он молчалив, задумчив, было видно, что ему как-то не до нас.
После собеседования мы в общежитии устроили свой «разбор полётов» и не оставили камня на камне от поэзии Кузнецова. Впрочем, неудивительно, что поэзию Кузнецова мы поначалу восприняли в штыки: новаторства, т. е. словесной эквилибристики, в ней было мало, а образы его нам казались слишком вычурными. Ногти, когти, ноздри, змеи, груди — выпирающие из его стихов и первым делом бросающиеся в глаза неопытному читателю, ничего кроме насмешки не вызывали. Кто бы мог подумать, что строчка: «Мне снились ноздри, тысячи ноздрей, / Они стояли над душой моей», в действительности окажется пророческой. Именно так и произошло на похоронах Юрия Кузнецова, на которые пришла отметиться вся «патриотическая» тусовка.
Хотя обижаться на Юрия Поликарповича нам было не за что. Во всяком случае, его рецензия на мои стихи была положительной:
«Стихи простоваты, но чисты и светлы, даже если и с грустинкой. Он думает о своей судьбе:
Тут обнадёживает глубокий и загадочный эпитет „забытые жители“. Кое-какая надежда есть». Коротко, но по существу. Рецензия же на мой творческий этюд на тему «Воспоминания о первой любви» была ещё скупей: «Хорошо. Мало поэзии. Так сентимент».
Осенью начались творческие семинары. У Кузнецова была своя особенная образовательная программа, состоявшая из обсуждений и тематических лекций. Он считал, что можно научиться писать стихи. В своих тематических лекциях он обращался к творчеству поэтов и писателей разных стран и эпох. Я помню его лекции о детстве, о родине, о детской литературе. На этих лекциях звучали стихи Гёльдерлина и Габриэлы Мистраль, Светланы Кузнецовой и Владимира Соколова. Многое, что говорил Кузнецов, было спорным, так, например, он обрушился с критикой на «Алису в Зазеркалье», говорил, что не нужно обманывать детей — никакого Зазеркалья нет. Было странным слышать такое от поэта. Целая лекция была посвящена поэзии Есенина. Говорил он примерно следующее: Есенин — поэт осени, осеннее настроение доминирует в его стихах. В целом Есенин — поэт метафоры, но у него есть один символ: «И целует на рябиновом кусту / Язвы красные незримому Христу». У него была своеобразная манера вовлечения студентов в дискуссию: «Так, а что скажет Тверь? — вопрошал он приехавшую из Твери Женю Шестову. — А что Курск?» — невозмутимо обращался он к следующей студентке, как будто представители всех русских городов собрались на литературное вече.
Лекции чередовались с обсуждениями, всего удалось обсудиться только пятерым: Александру Дьячкову, Сергею Бачинскому, Андрею Ставцеву, Жене Шестовой и мне. Главный упрёк, который Кузнецов поставил мне в укор на моём обсуждении — отсутствие своего мировоззрения. Причиной тому было моё раннее стихотворение о любви декабристки к своему мужу, декабристов он считал разрушителями России. Ругал за слепое следование традиции, когда я на вопрос о своих любимых поэтах назвал имена Пушкина, Есенина и Рубцова. «Вы идёте проторённым путём», — говорил он.
Однажды на наш семинар зашёл какой-то сторонний слушатель и во время лекции вдруг вскочил и стал читать стихи Довлатова:
Кузнецов немедленно попросил хулигана выйти. Тот упёрся, стал кричать: «Вы — трус! Что вы мне сделаете? За охраной пойдёте?!» Кузнецов выдержал долгую паузу, и снова попросил кричавшего выйти. Тут мы уже не выдержали и встали, чтобы вывести хулигана, но тот, поняв, что Кузнецов на его провокацию не поддаётся, предпочёл ретироваться из аудитории. Когда мы спросили, кто это такой и откуда вообще взялся, Юрий Поликарпович кратко ответил: «С улицы». Оказалось, это его бывший студент, которого он отчислил с семинара.
К сожалению, наше знакомство с мастером оказалось кратким. Накануне одного из семинаров мы узнали, что Юрий Поликарпович скончался. Малый зал ЦДЛ, где проходило прощание с поэтом, был забит до отказа. Публика была самая разношёрстная, помимо истинных друзей и почитателей Кузнецова, пришли отметиться и немало случайных людей из «патриотической» тусовки. Началась томительная процедура прощания: звучали дурные стихи, написанные на скорую руку благодаря подвернувшемуся случаю, бичевали телевизионщиков, которые не соизволили приехать. Один известный политик, которого мы впоследствии окрестили «человек-ноздря», пытался казаться своим в доску, долго говорил и закончил где-то подхваченной и запомнившейся цитатой: «„Лицом к лицу лица не увидать“ — как сказал кто-то из поэтов…». «Кто-то…», — ядовито выдохнул один из присутствовавших литераторов.
Из ЦДЛ процессия с гробом покойного отправилась в Большое Вознесение, где должно было проходить отпевание поэта. Атмосфера в храме стояла тревожная, свечи, поставленные людьми, вдруг ощутившими себя «друзьями» поэта, ломались пополам и падали. Наш семинар в полном составе стоял неподалёку от гроба, наблюдая за происходящим. Отпевание прошло быстро, так же быстро отчеканил слово об умершем священник. На кладбище мы не поехали, слишком тягостное впечатление оставил по себе этот день.
Семинар Кузнецова, оставшийся без мастера, руководством института решено было сохранить. Два месяца нас передавали из рук в руки — искали достойного, в итоге новым мастером был назначен критик Владимир Гусев, через полгода успешно его разваливший. Мы разошлись по творческим семинарам — не все остались в поэзии: кто-то ушёл на прозу, кто-то на публицистику, кто-то на детскую литературу, кто-то учится до сих пор. Имя Юрия Кузнецова, как вспышка сверхновой, напоследок озарило нас своей творческой энергией, многое с тех пор прояснилось, высветилось в новом свете, но притяжение, созданное им, до сих пор не ослабевает.