В стихах Кузнецова есть кое-что от моды (об этом несколько позднее…), но, думается, если это и «мода», то она стала частью натуры самого автора и потому уж, видимо, и не мода.
Юрий Кузнецов бесспорно талантлив. Талант — это редкостное умение найти из россыпи слов одну-единственную неповторимую песчинку — нужное слово. Его эпитеты много значат! Вот человек с «мирной осмотрительной судьбой». Здесь в слове «осмотрительной» целый кодекс жизни, характер, философия.
А вот «под дыханьем позднего тепла обманутая вишня зацвела».
Обманутая вишня! — Это хорошо. Это слово открывает даль. Это тоже мысль, философия. В стихотворении «Бумажный змей» такие строки:
И здесь философский подтекст, и это «мой мир молодой» хорошо, поэтично и многозначительно.
В стихах Кузнецова ощущается какая-то большая печаль. Она присутствует почти в каждой строке.
Но в финале этого «возврата домой» «Пустота — никого! Ничего!» О чём печалится поэт? Что гнетёт его? — В стихах ответа нет.
Настроения заказать нельзя, как нельзя приказать человеку быть весёлым, да и нужно ли пошлое бодрячество? Мир сложен. Поэт имеет право на философские раздумья, они не всегда могут быть весёлыми. У человечества много нерешённых проблем. Словом, меланхолическая окраска поэзии Юрия Кузнецова вполне объяснима.
Но есть нечто, о чём хотелось бы поспорить с поэтом, что я назвал бы «модой», и мода эта — и у нас, и за рубежом — этакий детский протест против цивилизации и детская печаль об утраченной патриархальности. У Юрия Кузнецова особенно наглядно это выражено в стихотворении «Атомная сказка».
С этим своеобразным неоруссоизмом сплетаются старо-русские мотивы и образы. «Россия со ставнями», «У колодца в деревянном раздумье журавль» и даже раза два мне мелькнул иконный лик Христа, этакий старорусский, деревенский, совсем не мистический, обиходный, земной «Господь».
Всё это — мода. Детская, наивная мода. И подсвечники, какими ныне полны магазины, и ужины со свечами, и иконы на книжных полках у убеждённых атеистов. Всё — мода. Можно, конечно, найти этому объяснение. Прогресс ломает старое, иногда что-то и милое нашему сердцу, но всё-таки, как бы мы ни тешились старинными свечами, мы не откажемся от электрического света. Человечество не вернётся назад.
Я позволил себе эту лёгкую полемику с автором стихов, однако вовсе не хочу навязать ему свою точку зрения. Пусть продолжает мыслить, как сам считает нужным. В конце концов, даже в неоруссоизме есть нечто полезное. Он поможет прогрессу не так уж размашисто отметать и уничтожать старое и, может быть, даже восстановить кое-что из старого, возродить неразумно отвергнутое.
Стихи Юрия Кузнецова задушевны, лиричны и умны. Сочетание философского раздумья с искренностью чувства придаёт им обаяние и прелесть.
Я от всей души желаю ему счастливого пути в большую поэзию.
Сергей Артамонов
9/III-70
Артамонов Сергей Дмитриевич (1915—?) — литературовед. С 1953 года учёный в течение тридцати шести лет возглавлял в Литинституте кафедру зарубежной литературы. Его перу принадлежали монографии о Вольтере и Бомарше.
В 1970 году Артамонов рецензировал для госкомиссии диплом Юрия Кузнецова. В 1983 году он стал доктором наук.
Уже в 1982 году Кузнецов в очерке «Очарованный институт» вспоминал: «Зарубежную литературу читал С. Д. Артамонов. Легко, без напряжения, с неким галантным изыском он перелетал из одного века в другой. Следя за его порхающей мыслью, я прозревал корневую систему мировой культуры, в которой всё связано и имеет свою генеалогию, даже ночной горшок пересмешника Гейне, певца „Германии. Зимней сказки“». По свидетельству Кузнецова Артамонов своими рассказами о фронтовой жизни в чём-то поколебал его романтизм и побудил пересмотреть прежде увлечённое отношение к романтикам.
Мне давно уже представляется, что современная наука, подобно Фаусту, продала душу чёрту, и что получается из этой сделки — никому неизвестно. В «Атомной сказке» рука молодого поэта бесстрашно нащупывает узел противоречия между естественностью и анализом, познанием и результатами. И это малая часть тех граней, которые можно разглядеть в этом стихотворении.
Сергей Наровчатов
1970 год
…Аналитический скальпель может превратиться в опасное орудие. Важно, в чьих руках он. Иванушка, герой «Атомной сказки» молодого поэта Ю. Кузнецова, экспериментирует над лягушкой, не подозревая, что губит прекрасную царевну. Для него главное, что лягушка «пригодится на правое дело», и, ничтоже сумняшеся, он препарирует «белое царское тело» и пропускает через него электрический ток…
Пушкинский Сальери не Иванушка — он мудр, но мудрость его антигуманна.
Юрий Барабаш
(«Знамя», 1971, № 5).
Барабаш Юрий Яковлевич (р. 1931) — партаппаратчик, долгое время отслеживавший в ЦК КПСС текущий литпроцесс. Как литературовед он много лет занимался проблемами эстетики и поэтики. В 1976 году ему за псевдотеоретические труды была присуждена Госпремия России. В конце правления Константина Черненко верный марксист на короткий срок возглавил газету ЦК КПСС «Советская культура». Затем его вернули на какую-то скромную должность в Институт мировой литературы имени А. М. Горького.
Я предполагаю, что стихи Юрия Кузнецова [имеется в виду «Атомная сказка». — В. О.], внутренне полемичные от начала до конца, возможно, и шокируют своим (мы применяем это понятие очень условно) «цинизмом»: сказка умерщвлена, разъята. Словно алгеброй, действительно, поверили гармонию.
Анатолий Ёлкин
(Из статьи критика «Ответственность перед временем», журнал «Москва», 1971, № 3).
Ёлкин Анатолий Сергеевич (1929–1975) — критик и прозаик. В 1952 году он окончил отделение журналистики Ленинградского университета, успев поучаствовать в постыдной кампании по обличению космополитов. В начале 70-х годов его приблизил к себе Михаил Алексеев, сделав критика своим заместителем в журнале «Москва».
Наша периодика уже не раз отмечала стихи Юрия Кузнецова, не являющегося новичком в литературе. В «Дне поэзии» ему принадлежит одно из наиболее трепетных произведений. Его лирический герой вспоминает о том, как «шёл отец, невредим, через минное поле, превратился в клубящийся дым — ни могилы, ни боли». И далее поэт говорит:
В сурово-непритязательных строках Кузнецова бьётся живая кровь событий, они говорят о том, что было пережито и вошло в народное сознание.
Евгений Осетров
(Из статьи «Весомость строки», «Правда», 1973 год, 16 декабря).
Осетров Евгений Иванович (1923–1993) — литературный критик и библиофил. С 1964 года и до конца жизни он работал заместителем главного редактора журнала «Вопросы литературы», отличаясь крайней осторожностью. Некоторые историки считали его одним из неофициальных идеологов охранительного течения в современной русской литературе.