Геннадий Красников
(«Независимая газета», 1998, 27 октября).
Красников Геннадий Николаевич (р. 1951) — поэт и критик. В 1998 году он взял у Юрия Кузнецова интервью для «Независимой газеты».
Поэт не дал нам образцов любви, товарищества, он только показал тоску о них. Но это не пустота одного Кузнецова. Это пустота в душе народа. <…> Какие пути предложил нам поэт? Страна моя, вместе с тобой пережил он этапы самостроительства. Образовавшуюся брешь в национальном миросозерцании он попытался заполнить книжной культурой. Его «символизм» — череда необязательных стихотворений. Его спор с Европой был оглядкой на эту Европу. Направившись этой дорогой, он разряжает собой минное поле. И в этом смысле он достоин героев своих военных стихов. Он предупредил нас: здесь дороги нет. Как свои четыреста солдат из братской могилы, он притащил к родному дому славянскую мифологию. Он притащил умом. Но любить можно только сердцем и что с сердцем срослось. Он принёс нам мёртвой воды. Потому что живой воды в книгах не может быть. Ему была дана неповторимая поэтическая судьба, но не достало судьбы человеческой.
Фёдор Черепанов
(Из статьи «О воде мёртвой и живой», журнал «Московский вестник», 1998, № 5).
Черепанов Фёдор Николаевич (р. 1962) — поэт, вышедший из «гнезда» Евгения Курдакова. Одно время он занимался на Высших литературных курсах в семинаре Юрия Кузнецова. Но после публикации о своём мастере в «Московском вестнике» поэт из своего семинара его отчислил.
Автор этих строк сравнительно давно — более полутора десятков лет — вовлечён в поэтический мир Юрия Кузнецова. Сначала он постоянно чувствовал, что большая, скорее даже — подавляющая часть стихотворений остаётся непонятной. Привлекательной, гипнотизирующей, но непонятной. Постепенно пришло несколько иное отношение к непонятой части поэзии. Безусловно, познания Юрия Кузнецова в истории, философии, культуре чрезвычайно широки и глубоки, но всё-таки представляется, что во многих «непонятых местах», где в ткани стихотворения вместо определённых образов читатель видит лишь некоторые опорные знаки, присутствует не «непонятность», а сознательная недостроенность образа. Достроить же образ должен сам читатель.
Предельное напряжение мыслей и чувств, всемирный размах действий, многогранность охвата реальности — всё это выделяет поэтический мир Кузнецова.
Поэтический мир Кузнецова историчен. Дело даже не только в том, что в нём — и античные хоры, и греческие мудрецы, и арийские тайны Голубиной книги, и очистительная кровь Нового Завета, и туманно-манящий исток славянства, и «священная гроза Куликова», и всемирные «зловещие тайны», и мировые изломы XX века.
Дмитрий Орлов
(Из статьи «Солнце Родины смотрит в себя…», журнал «Москва», 1999, № 3)
Орлов Дмитрий Валентинович (р. 1963) — исследователь творчества Юрия Кузнецова. Он окончил Московское высшее техническое училище имени Н. Э. Баумана. С осени 1999 по весну 2001 года Орлов вольнослушателем посещал семинар Кузнецова в Литинституте, о чём потом написал воспоминания «Бог — вечная тема поэзии: Семинар Юрия Кузнецова», напечатанные в 2008 году в воронежском журнале «Подъём».
Судьба автора не совпадает с судьбой его текстов. Писателей часто любят не за то, за что они хотели бы любви. Кузнецов считал, что жизнь коротка, Бродскому она показалась длинной. «Жизнь коротка кроме звёздного мига, / Молодец гол, как сокол. / Не для тебя Голубиная книга — / Хватит того, что прочёл». Так писал двадцать лет назад — в свой звёздный миг — сумеречный ангел русской поэзии Юрий Поликарпович Кузнецов. Голос его звучал мрачно, но до чего же уверенно и гулко. Стихи легко заучивались наизусть: у меня до сих пор часто всплывает в памяти что-нибудь вроде «Птица по небу летает, / звать её — Всему Конец». Евтушенко, составляя как-то четвёрку главных служителей Аполлона, включил туда, помимо себя, Кушнера и Бродского, «представителя патриотического лагеря» Кузнецова. Строчки «Звать меня Кузнецов. Я один. Остальные — обман и подделка» если и казались дерзостью, то оправданной. Недавно я впервые увидел поэта воочию. Случилось это на процедуре защиты дипломов в Литературном институте. Руководитель семинара Кузнецов, представляя своего ученика, строго говорил, что по стихам ученика видно, что он может предать Родину. При этом выглядел Кузнецов хорошо — в добром здравии, в крепком рассудке. Будто бы перенёсся из времён своего «звёздного мига», когда риторика про предательство была риторикой власти… Я подумал: как он ошибся — про звёздный миг. Жизнь скупее поэзии: переживание своих лучших стихов, своих лучших лет ты получаешь от неё ослепительными вспышками, вряд ли успевая задуматься, что живёшь главное своё время. Бродский высказался скучнее, но ближе к тексту бытия, к Голубиной, собственно, книге — «Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной».
Вячеслав Курицын
(«Время MN», 2000, 23 июня).
Курицын Вячеслав Николаевич (р. 1965) — критик и прозаик. Свой первый сборник — «Книга о постмодернизме» он выпустил в Екатеринбурге в 1992 году.
Как адепт шапкозакидательского «стихийничества» Кузнецов был если не удручающе жалок, то просто смешон. Вообще, стоит чуть ли не каждому второму русскому стихоплёту выпить стакан, как из него, словно из дырявого ведра, начинает валиться «родимый хаос» вместе с «бездною», «цыганской венгеркою» и проч. «дионисийством»… Многие годы он заливал своё неутолимое тщеславие дешёвой водярой, после чего начиналось комическое трансцендирование спьяну: для чего, де, я рождён?.. не для переводов же… И не для запоев…
Пётр Чусовитин
(Из записей 2000 года).
Чусовитин Пётр Павлович (р. 1944) — скульптор. Впервые с Юрием Кузнецовым он познакомился в 1983 году. Позже скульптор сделал с поэта маску. Кузнецов об этом даже сочинил в 1985 году стихотворение «Маска». Он писал:
Я узнал из вчерашних газет,
Что меня в человечестве нет,
Но зато ходит множество басен.
Молвил скульптор: — Теряться не след.
Я сниму с тебя маску, поэт!
— Как, с живого? А впрочем, согласен.
Лёг на доски и руки скрестил.
И лицо моё гипс охватил,
Как горячая смертная ласка.
Напряглись ни с того ни с сего
Плоть живая лица моего —
Этот трепет запомнила маска.
Воскресил её мастер на свет.
— Ты чему улыбался, Поэт?..Словно с глаз моих спала повязка.
Говорю: — Ты пуста, как тот свет,
И тебя в человечестве нет… —
Но в ответ улыбается маска.
Но вот скульптурный портрет Юрия Кузнецова Чусовитин так и не сделал.