— Не могу же я тебя одну пустить. Вдруг там страшный маньяк подстерегает свою жертву?
Она рассмеялась в ответ, так забавно он об этом сказал. Но перед дверью она почувствовала, что он собирается уйти, даже не пытаясь напрашиваться в гости. Вместо этого он протянул ей бордовую розу, которую так и нёс всю дорогу в руке.
— Нет-нет! Это же я вам подарила! — пыталась возражать она, но он только усмехнулся.
— Она целый вечер принадлежала мне. — Он коснулся губами нежных лепестков, и почему-то она вздрогнула, словно он поцеловал её, а не розу — и уже не сопротивляясь, взяла пальцами упругий стебель. — Увидимся, — пообещал он, сунул руки в карманы и уверенной походкой направился вниз по лестнице, мимо железной клетки встроенного в лестничный проём лифта.
На повороте он приостановился и помахал ей рукой, но потом повернул — и исчез за металлической сеткой. А она открыла дверь своей квартиры и зашла в тёмную прихожую, сжимая в руке розу. Это была уже не та роза, которую она так тщательно выбирала в цветочном магазине. Цветок стал иным, побывав в его руках, превратился в его розу, которую он подарил ей.
* * *
Роза прожила на удивление долго, даже через неделю оставаясь жизнерадостной и свежей. Не успели её лепестки растерять свою влагу, как раздался телефонный звонок. Знакомый, хотя совершенно неожиданный голос, произнёс, всё так же отделяя друг от друга предложения:
— Привет! Помнишь, ты оставила мне свой номер? Погода хорошая. Может, погуляем?
— Конечно! А где… Куда мне прийти?
— Выгляни в окно. Я перед твоим домом.
Она тут же метнулась к окошку и отодвинула занавеску. Он действительно был внизу, сидел боком на чёрном мотоцикле, в своей неизменной куртке, только без шляпы и, задрав голову, смотрел из-под руки на её окна. Она почувствовала, что сердце сейчас выпрыгнет, испугалась почти физически, но это был какой-то ненастоящий испуг, и она тут же помахала рукой. А он сделал в ответ приглашающий жест, продолжая держать у уха мобильник.
— Мне надо собраться, — сказала она растерянно и счастливо.
— Поезд ждёт пятнадцать минут. Потом отправляется, — ответил он весело и отключился.
Она бросила мобильник и кинулась к шифоньеру. Почему это свидание её так взбудоражило? Почему он был уверен, что она одна? Неужели он знал, что она согласится? Как она посмотрит на него при свете дня, на ярком солнце? Вдруг испугается, ведь он такой взрослый! И ещё… Она решительно извлекла из глубины ящика плоский пакет, прижала к себе и несколько секунд стояла, глубоко дыша, чтобы успокоиться. В пакете было кружевное бельё. Она его купила, сама не зная зачем, просто потому, что оно ей понравилось, но она боялась, что никогда не рискнёт это надеть. Но она была девушка грамотная, современная. Она знала, что любому мужчине непременно нужен секс. И если всё идёт к тому — лучше быть заранее готовой, чтобы не позориться. Пусть будет красивое бельё! "Какая же я дурочка!" — мысль не задержалась в голове, растворившись в поспешности переодевания.
Она не посмела взглянуть на себя в зеркало, чтобы увидеть, как выглядит её юное, ещё не до конца развитое тело в этом кружевном чуде, быстро спряталась в платье, накинула плащ, подхватила сумочку и ринулась на выход. Потом вдруг о чём-то подумала, шагнула обратно и сунула в сумочку паспорт. Зачем? Ну, бельё — понятно, а это зачем? Какая разница!
Она выскочила из квартиры, едва не забыв запереть дверь, и помчалась по лестнице, позабыв о том, что лифт уже исправили. Ещё минута — и она выбежала из подъезда, остановившись напротив него.
Он так и сидел боком на сидении, вытянув ноги в остроносых ботинках. Прищурившись, он оглядел её и удовлетворённо кивнул.
— Ты прекрасно выглядишь, но кое-чего не хватает. — И протянул ей шлем, большой, чёрный и блестящий. — Покатаемся по городу. Я покажу тебе свой Питер.
"С тобой куда угодно", — подумала она, приятно удивлённая тем, что сейчас, на ярком солнце, он вовсе не показался ей старше. Скорее наоборот. Он выбросил сигарету и похлопал по кожаному сидению.
— Не боишься?
Она помотала головой и решительно надела на себя пахнущий изнутри каким-то дезодорантом или шампунем шлем, и через пару секунд уже сидела за его спиной, крепко обняв его за пояс и пальцами ощущая сквозь тонкую ткань футболки упругие мышцы его живота.
* * *
Они ездили по тихим улочкам, заглядывали в подворотни. Он, как фокусник, одним мановением руки открывал любые замки и запоры, завозил её в такие крошечные дворики, что если задрать голову — между вздымающихся жёлтых стен виднеется ярко-синий клочок неба, похожий на носовой платок. Они взбирались по лестницам — и оказывались на самом верху, и то же небо становилось огромным, блёкло-синим, в рваных островках облаков, простиралось над серо-пёстрым металлическим покрывалом крыш. Как грибы, торчали белые "тарелки" антенн, свисали ящики кондиционеров, капая влагой на головы прохожих, змеились упрятанные в серебристую алюминиевую чешую пучки проводов, соперничая с мятыми водосточными трубами. Тут два окна противоположных стен так близко сходились карнизами, что соседи могли пить на брудершафт, а там за прозрачной стенкой важно ползал лифт, вверх-вниз, вверх-вниз, словно вся суть жизни заключалась в этом подъёме и падении. Жёлтую краску в сыром углу рядом с ним покрывал слой зелёной плесени. В этот закуток никогда не заглядывало солнце.
Маленькие уличные кафе радовали их горячими, терпкими напитками, он учил её пить кофе с солью, макая в него хрустящий круассан, курил сигареты, покачиваясь на задних ножках стула, рассказывал о том, как отправился с друзьями зимой в поход, по льду Ладожского озера…
И снова они выезжали на улицу, каким-то непонятным ей чудом пересекали нескончаемые перекрёстки, ныряли в потоке машин, двигаясь своим собственным, неповторимым ритмом, который никто в целом городе больше не мог поймать…
А потом они стояли на самом краю очередной крыши, у ажурной решётки бортика, и целовались. Закатное солнце окрасило всё вокруг золотисто-жёлтым светом, а тени в провале двора стали глубоко-тёмно-синими и казалось, что за краем крыши — бездна.
Дрожь то и дело пробегала по её телу, когда он обнимал её, уверенно и сильно. Впервые в жизни она целовалась со взрослым мужчиной! От него пахло куревом, а щёки кололись успевшей прорасти щетиной, но ей и это нравилось. Она дрожала, когда он касался языком её нёба, и ей было даже странно, что она не могла понять раньше, как это люди, когда целуются, позволяют друг другу засовывать языки в рот. Ей было противно до омерзения, когда она себе это представляла, но сейчас она не удивлялась и не протестовала, потому что дала ему право обладать ею и сама торопилась раскрыться перед ним. Она лишь крепче обнимала его за шею и было в этом поцелуе на краю пропасти нечто отчаянно-смелое, наперекор всему, вызывающее, ужасающее и одновременно прекрасное.
Потом он отстранился и, едва переводя дух, тихо проговорил:
— Идём. Покажу, где я обитаю.
Он повёл её за собой, к люку в крыше. Они спустились в полутёмный чердак, а оттуда вышли на маленькую железную лесенку.
— Смотри, вот тут замок — это только видимость замка. — Он нажал на дужку и петля, вроде бы прочная и незыблемая, подалась, выйдя из отверстия в стене вместе с куском штукатурки. — Если понадобится — можно в любой момент этим ходом попасть на чердак, а отсюда — в соседний подъезд.
Они спустились вниз и оказались в огромной студии. Окна шли под самым потолком. По стенам висели картины без рамок, какие-то фантастические подмалёвки, которые кто-то раскидал по крючкам, даже не позаботившись, чтобы они висели параллельно горизонту. В одном углу, на маленьком возвышении, стояла барабанная установка. Весь центр помещения пустовал, валялось несколько ковриков и торчала убогая пальма в кадке, обёрнутой куском фольги. В другом углу виднелась ширма, а рядом с ней — раскрытая дверь, за которой во тьме исчезал коридор.