Ланской шевельнул мощной челюстью, словно хотел пережевать вопрос Вапшевича. Потом плечи его опустились вместе со взглядом и он вздохнул.
— Каждый сам решает, как ему поступить и сам отвечает за свои поступки, Герман, — сказал он медленно. — Ты мой друг и я взял на себя ответственность: у тебя есть сутки. Если ты сам не признаешь вину — я передам все имеющиеся у меня материалы в следственную комиссию для возбуждения дела. Прости. Это всё, что я могу для тебя сделать.
— Вот, значит, как… — пробормотал Вапшевич и поднялся из-за стола. — Спасибо, Серёга! Понимаю, большего ты и для себя бы не сделал. Понимаю…
— Я надеялся, что ты хоть как-то объяснишь, — признался Ланской. — Что скажешь что-то, что и мою совесть облегчит.
— Прости, Серёга! — Вапшевич отрицательно покачал головой. — Прости! Нечего мне сказать…
Ланской остался сидеть за столиком. Он смотрел, как его бывший друг нетвёрдой походкой выходит из кафе, рассеянно оглядывается, а потом бредёт в сторону вокзальной площади. Подождав, когда он скроется за углом дома, Сергей Сергеевич тоже поднялся.
Выйдя на улицу, он мощно вдохнул прохладный осенний воздух и посмотрел на часы. Надо было возвращаться в Питер. Никто не знает, по каким таким "личным делам" и куда он уехал. Подняв воротник пальто, Ланской направился в сторону той же вокзальной площади. В голове неотвязно крутилась мысль, что он не всё сказал. Может, нужно было как-то не так объяснить Герману, в чём тот неправ? Ситуация для Ланского оказалась непривычной. Он подходил к жизни с простыми мерками: поступай, как должно — остальное от тебя не зависит. Может, в нём и не хватало мобильности и он уступал тому же Игорю Сокольскому в умении подстраиваться под ситуацию, находить неожиданные решения там, где другой готов был опустить руки, но поэтому Ланской и занимал своё место в аналитическом отделе. Он работал с фактами, делал выводы, находил информацию там, где её не мог достать никто другой. Практическая сторона дела доставалась мобильным и шустрым.
Он прошёл мимо дурацкого памятника в виде гранитной глыбы, в скверике около площади. На противоположной улице, за вокзалом, стояла машина, на которой он приехал. Не глядя по сторонам, Ланской прибавил шагу. Его внимание не сразу привлекли крики. Потом послышался отчаянный визг, свист тормозов по сухому асфальту и тяжёлый удар, когда не только слышишь, но и нутром его ощущаешь. Ланской обернулся — и увидел, что люди бегут мимо него, к повороту дороги. Сердце кольнуло, Ланской пошёл в ту же сторону, потом побежал, снова миновал памятник и прямо через газон устремился к дороге.
Вокруг врезавшейся в столб машины успела собраться толпа.
— Что случилось?! — Ланской схватил за руку какого-то мужика.
— Да мальчишка на дорогу выскочил! — доложил тот. — Мамаша-раззява! Не уследила, пацан и выскочил за мячиком, а тут "Ауди" эта! Отвернул, его понесло, да ка-ак развернёт — и в столб!..
Ланской не дослушал, ринувшись в толпу, растолкал всех, пробился своей мощной фигурой вперёд.
— Дверь заклинило! — крикнул кто-то.
Он отпихнул добровольных помощников, схватился за ручку. Дверь не поддалась.
— Заклинило, заклинило, — твердил кто-то над самым ухом.
В окошке вместо стекла блестели прозрачные кубики, как зубы в чёрных резиновых дёснах. Схватившись двумя руками за край, не обращая внимания, что режет пальцы, Ланской рванул со всех своих немалых сил. Машина качнулась, дверца со скрежетом вырвалась из проёма.
— Гера! — Ланской схватил друга за плечо.
Вапшевич не шевелился. Кровь заливала его круглое лицо, в виске торчал осколок…
Эпилог
Похолодало. Листьев на деревьях стало меньше, осень из золотой превращалась в прозрачную.
Сегодня хоронили полковника Вапшевича. "На кладбище начали — кладбищем закончили", — подумал Сокольский. Заметив среди провожающих высокую фигуру полковника Ланского, он свернул с дорожки, крепко опираясь на трость, подошёл и остановился рядом. Вокруг гроба звучали привычные речи, слова соболезнования супруге и детям. Дело против полковника возбуждать не стали, смерть прекратила расследование и вместе с усопшим уходили все его ошибки и тайны…
Когда гроб опустили в могилу, Ланской проговорил, не поворачивая головы:
— Мне кажется, это я его убил, своими собственными руками.
Сокольский не ожидал таких слов от грозного СС и промолчал.
— Если бы я поступил так, как должен был — ему не пришлось бы садиться за руль, — объяснил Ланской.
— Он был вашим другом, — напомнил Сокольский. — Не знаю, что бы я сделал на вашем месте.
— Теперь это не важно, — оборвал его Ланской. — Всё кончено. Вапшевич умер, его семье не придётся краснеть из-за его ошибок. Шрам вернулся в тюрьму. Вы узнали правду о том, почему погиб ваш брат. Вы удовлетворены? — Он посмотрел на Сокольского напряжённым взглядом.
— Я получил ответы на некоторые вопросы, которые меня беспокоили, — честно ответил тот. — Удовлетворён ли я? Не знаю. Хотел бы сказать, что это уже ничего не меняет, но…
— Но что? — резко спросил Ланской.
На них начали оглядываться. Сокольский нахмурил светлые брови.
— Давайте отойдём, — предложил он.
Ланской кивнул — и они направились к каменному обелиску, возвышавшемуся на том месте, где сходились кладбищенские аллеи. Сокольский молча хромал, не поднимая взгляда. Ланской сперва посматривал на него, ожидая ответа, потом перестал. Влажный воздух успокаивал, словно охлаждал раскалённую бурю, готовую подняться в душе.
— Человеку всё время приходится выбирать, как поступить, — сказал наконец Сокольский. — И отвечать за результат, хочет он того или нет. Я иногда думаю: свобода от этого выбора существует только там, где нет самого выбора.
— Где? — спросил Ланской.
— Там! — Сокольский остановился и поднял голову, посмотрев на небо. — Только там. Когда уже всё сделано и осталось лишь узнать свой приговор…
Ланской слушал его с удивлением. Сокольский посмотрел на него сосредоточенным взглядом, ожидая возражений от убеждённого атеиста, но на крупном лице Сергея Сергеевича отразились лишь замешательство и боль. Он ничего не ответил.
— Не могу сказать, что чья-то смерть приносит мне удовлетворение, — признался Сокольский.
— Вы считаете, что Вапшевич заплатил за свои ошибки? — спросил Ланской.
— Я не знаю, за что мне самому придётся отвечать и когда, — тихо ответил Сокольский. — Не знаю. Просто стараюсь поступать по совести и по долгу… Ваш друг совершил подвиг: погиб, чтобы остался жить тот мальчишка на дороге. Вы можете сказать, заплатил Вапшевич или приобрёл?
Полковник Ланской не нашёл, что ответить. Сокольский постоял ещё с минуту, потом пожал ему руку и направился к выходу с кладбища. Там, в машине у обочины, его ждала Берестова.
— Отвезти тебя домой? — спросила она, когда Сокольский опустился на соседнее сидение и закрыл дверцу.
— На "Треугольник", — возразил ей Сокольский. — Наша с Серафимой поездка откладывается на несколько дней. Боюсь, вся эта история кладбищем не заканчивается…
Инга вывела машину со стоянки и они двинулись в сторону Московского шоссе.
— Лучше бы ты прямо сейчас ушёл в отпуск, — заметила она.
— Что так?
— Застрянешь надолго, опять придётся откладывать поездку… Куда вы там собрались? Нашлась кое-какая инфа о том сплаве, из которого сделан крестик твоего брата. А ещё, Юраша со Славкой что-то накопали про озеро, рядом с которым у нас электроника ночью не работала.
Сокольский посмотрел на неё и криво усмехнулся.
— Я не сомневался, что именно так и будет, — признался он.
— А что сомневаться? — Берестова пожала плечами и сделала непроницаемое лицо. — У нас всегда именно так и получается. Жалко мне твою Серафиму!
— Она поймёт, — возразил Сокольский.
— Я бы не поняла, — процедила Инга.
— Именно поэтому я женат на ней, а не на тебе!
— Жестокий ты человек, Сокольский! — пошутила Инга и прибавила скорости…