— В неизвестные нам руки информация с диска точно не попадала. По крайней мере, с того момента, как я изъял диск из ячейки и до того момента, как курьер доставил его вам. За более ранний и более поздний периоды не поручусь.
Баринцев почему-то расслабился, даже повеселел, положил ногу на ногу и усмехнулся.
— Я так и сказал нашим программистам: скорее всего, это был сбой в системе, или они что-то напортачили, когда расшифровывали пароль к базам данных. Эта техника такая сложная… — Потом он сменил тон и, посмотрев на Сокольского, добавил негромко: — Надеюсь, что ты знаешь, что делаешь.
— У меня слишком много вопросов осталось, чтобы не воспользоваться моментом, — честно признался Игорь.
— Ладно! — Полковник поднялся и сделал Сокольскому знак, чтобы тот оставался сидеть. — Отдыхай, даю тебе ещё неделю на поправку здоровья, потом жду у себя. Дел у нас не убавилось, а прибавилось.
— У меня есть просьба, — остановил его Игорь. — Тот парень, Слава Ольгин… Как бы так оформить его моим осведомителем и добровольным помощником? И вообще, может его включить в число наших агентов?
— Шутишь?
— Ничуть! Он мне нужен, да к тому же, ему будет легче, если окажется, что он с самого начала работает на контору. Меньше нервотрёпки на следствии по делу Морина и Никитина.
— Как ты это себе представляешь? — возмутился было полковник, но Сокольский только усмехнулся.
— Наверняка можно что-то придумать, подписать задним числом, — подсказал он.
— Зачем тебе этот парень? — почти сдался Баринцев.
— Он — единственный человек, которого выбираю я сам, — жёстко ответил Игорь, глядя на начальника своими ясными, серыми глазами. — Все остальные так или иначе оказались рядом со мной не по моей воле. Разве не так?
Полковник подумал, глубокомысленно кивнул и, не попрощавшись, направился к воротам пансионата.
Книга 1. Звено цепи. Часть пятая. Любопытство и загадки
Глава первая. Кухонный разговор
(Конец лета — начало осени 2016 года)
Марк не удивился, увидев на пороге своей квартиры на Большой Конюшенной Игоря Сокольского.
— Проходи, — предложил он вполголоса и пояснил: — Я только уложил Дашку. Иди на кухню.
Сокольский не стал возражать. Где ещё вести деловые разговоры поздно вечером, как не на кухне? Здесь кое-что переменилось с того момента, когда Сокольский первый раз попал на квартиру Марка Лисовского. На дверце холодильника красовались разноцветные картинки на магнитах, у раковины висело полотенце с котятами.
— Я смотрю, Даша обживается на новом месте, — заметил Сокольский, когда Марк вернулся из комнаты.
Маленький бизнесмен огляделся, отметил про себя, на что обратил внимание его гость, и улыбнулся.
— Рад, что это заметно. Но ты ведь не поздравлять меня пришёл?
Сокольский уселся на высокий табурет.
— Я пытаюсь быть вежливым, — признался он. — На самом деле, мне нужна от тебя услуга.
— Если ввести тебя в ещё какое-то общество — уволь, — поспешно выговорил Лисовской. — С меня хватит того банкета.
На этот раз Сокольский засмеялся и, вслед за ним, усмехнулся сам Марк.
— Нет, я признаю, что ради ареста МСМ можно и не такое стерпеть, — проговорил он. — Но это было… мягко говоря, неожиданно. Мог бы предупредить.
— Ну, по любому, больше меня никому представлять не надо, — перешёл к делу Сокольский. — Я веду расследование одного убийства и делаю это, скажем, в неофициальном порядке.
— Профессиональное рвение, или личная заинтересованность? Спрашиваю, чтобы прикинуть, каким боком твоё расследование может коснуться меня.
— Тебя? — Сокольский встал и прошёлся по кухне. — Тебя — вряд ли. Да и меня это сейчас уже напрямую не касается.
— Тогда что?
— Трудно объяснить… — Он пристально посмотрел на маленького бизнесмена. — У тебя никогда не возникало желания разбить себе голову об край прозекторского стола? — Он коснулся пальцами виска, словно хотел унять мгновенно промелькнувшую судорогу, из-за которой сквозь кожу резко проступила височная вена.
Марк смотрел на него не менее внимательно, просто глаз не сводил, словно хотел прочитать по выражению лица, что скрывается за этим странным вопросом. Сокольский взгляда не отвёл и Марк, поджав губы, посмотрел в сторону. Потом произнёс, медленно, отделяя каждое слово паузой:
— Было. Надеюсь, что больше такого не случится.
Сокольский присел на край подоконника.
— У меня был брат, — начал он без предисловий. — Кто-то сказал, что близнецы чувствуют друг друга на расстоянии. Ничего такого я припомнить не могу, даже в детстве. Мы с братом рано разошлись, учились в разных городах, виделись редко. В общем-то, у нас были схожие интересы, но подходили мы к ним по-разному. Я хорошо помню один странный разговор. Однажды он сказал мне: "Ты — лицемер". "Почему?" — спросил я. Его ответ меня удивил, я думал услышать что-то другое, но он сказал: "Ты всё время твердишь, что есть слово "надо". Но и тобой, как любым человеком, движет только одно слово: "хочу" или "не хочу"." Я пошутил, что это уже три слова. "Не иронизируй хотя бы сейчас, — потребовал он. — Ты же не станешь отрицать, что тебе нравится твоя работа. Если бы не нравилась — ты бы пошёл в адвокаты, или ещё куда-нибудь"… Он говорил, доказывал, а мне всё время казалось, что у него что-то другое на языке вертится, только он не решается это произнести. Он нервничал, всё время ходил по комнате, брал в руки то книгу, то безделушку какую-нибудь… Наконец, я не выдержал и потребовал, чтобы он прямо сказал, что случилось. Тогда он перестал бегать и заявил: "Мне не нравится то, что ты делаешь".
Сокольский повернулся к Марку, словно раздумывал о том, как бы так лучше выразить следующую мысль. Потом заговорил снова:
— Пробовали когда-нибудь смотреть в свои собственные глаза? Вот на что это было похоже. Я мог в тот момент поклясться, что мы смотрим друг на друга с совершенно одинаковым выражением и думаем об одном и том же. "Мне тоже не нравится", — ответил я честно, хотя раньше никогда не смел поднимать этого вопроса. Но он первый начал и я высказал всё, что думаю: он подсматривает за людьми, вмешивается в их жизнь, суёт свой длинный нос в чужие проблемы. Я сказал: "Рано или поздно у тебя самого начнутся проблемы, потому что кто-то захочет избавиться от свидетеля". "Хочешь, повторю тебе всё то же самое?" — спросил он в ответ. Так резко спросил, что у меня пропала охота спорить. Я попытался отшутиться, напомнил, что мы обещали не лезь в дела друг друга, но его это не успокоило."Я боюсь, — сказал он. — Просто боюсь за тебя. Боюсь твоих исчезновений, и твоих "отпусков для поправки здоровья". Может так случиться, что мне понадобится брат, но тебя уже не будет". Мне почему-то стало не по себе от того, как он это сказал. Но он на этом не остановился и добавил: "Я не хочу однажды оказаться рядом с прозекторским столом, куда меня пригласят, чтобы опознать твою бездыханную тушку. А ещё больше боюсь, что даже не пригласят, потому что никому в голову не придёт вспомнить, что есть ещё один Сокольский, которые приходился тебе братом"… Меньше чем через месяц я сам стоял в прозекторской. В тот момент мне очень хотелось разбить собственную голову о край этого проклятого стола.
Сокольский замолчал, даже не удивляясь тому, что рассказал всё это совершенно чужому человеку. Но поскольку Марк помалкивал, надо было чем-то закончить свою речь, и он добавил:
— Ты мне уже помог один раз и ничем больше не обязан. Если откажешься — я не обижусь. В сущности, это моё дело, и я не должен в него никого впутывать. Я хочу выяснить, из-за чего погиб мой брат и что это было за предчувствие с его стороны. Если это было только предчувствие…
Марк помолчал, потом встал и всё так же молча достал из холодильника бутылку водки. Взял с сушилки две стопки и аккуратно, без стука, поставил на стол.
— Я не запоминаю чужие истории, если лично меня это не касается, — сказал он, наливая обе стопки доверху. — Это так, для сведения. Но я хотел бы гарантий того, что моё вмешательство не повредит моим близким.