Вот оно что. Трус. Жалкий. И обыденный, как умывание по утрам. Ну что ж, пусть прячется, только я тоже не буду стоять столбом посреди улицы.
Даже ночная темнота никогда не бывает одинаково непроглядной. Где-то она припорашивается пеплом лунного света, где-то разбивается бликами факельных огней, превращаясь в узорчатый ковёр, частью которого очень легко стать, если чуточку плотнее вжаться в чехарду причудливых пятен.
Сделать шаг вперёд и в сторону, поближе к стене дома, но не прислоняться, чтобы тень на каменной кладке не оказалась гуще, чем должна быть. Замедлить дыхание, чтобы облачка тёплого воздуха, вырывающегося из ноздрей, не висели вокруг мутной кисеёй. Расслабиться, отбросить прочь все мысли и просто… ждать.
Шаги шуршали совсем тихо, словно тот, кто шёл, стопой обнимал каждый камень брусчатки, на который наступал. Осторожно и малозвучно, но не настолько, чтобы не было заметно: прохожий мечется от одной стороны улицы к другой, стараясь, впрочем, не покидать пятна теней.
Тот самый воришка? Наверняка. Спина согнута дугой и напряжена, руки чуть расставлены в стороны, а не прижаты к телу, что выглядело бы в холоде ночи куда естественнее. Не теряет бдительности? Молодец. Но он пройдёт мимо меня, даже не вздрогнув.
Так, может, и позволить ему пройти? Одним ничтожным преступником больше, одним меньше — никакой разницы. Всё равно у Боженки этого добра никогда не переводится. В лице и голосе командира патруля не читалось особого рвения, когда он отдавал приказ. Да и отправляя меня вместе с Еме, он знал заранее, что долговязый трус никого ловить не станет, а я…
— Торопишься сбыть украденные деньги?
Воришка застыл на месте, услышав вопрос, прозвучавший отовсюду и ниоткуда, и крутанул головой, пытаясь определить моё местоположение. Впрочем, зря: звуки, затейливым эхом отразившиеся от стен домов, укрывали меня не менее надёжно, чем тени.
— Ты кто?
Отсвет далёкого фонаря заискрился на серебряной медвежьей голове, когда я шагнул навстречу невысокой фигурке. Мальчишка. Или девчонка, что, в общем, не так и важно. Голос юный, слегка простуженный и… смелый.
— Городская стража.
— Ты непохож на стражника.
Отодвигает правую пятку назад. Готовится к бегству или нападению? В любом случае если и побежит, то в объятия командира патруля. А если решит прорываться с боем…
— Зато ты очень похож на вора.
Он оттолкнулся и прыгнул, стараясь проскользнуть у меня под руками, но наткнулся на моё колено и откатился назад. Следующий бросок последовал без паузы, как и следовало ожидать от молодого, не чувствующего пока ещё усталости тела, и теперь отступил уже я, но не от натиска, а заметив стальной отблеск рядом с кистью правой руки воришки.
Что-то небольшое и, похоже, искривлённое. Всё верно, незнатным горожанам запрещают носить ножи, лезвие которых длиннее, чем две трети ладони. Правда, в соответствующем уложении ничего не сказано о том, имеется в виду лезвие прямое или изогнутое, которое как раз умещается в заданные размеры, но вреда способно причинить намного больше.
Решив, что я осторожничаю, не желая напороться на клинок, воришка угрожающе рассёк воздух крест-накрест, наступая на меня, и замахнулся снова, но закончить движение не успел, потому что наперерез его оружию рванулось моё предплечье, где под шерстяным полотном мундира был закреплён чешуйчатый наруч, отлично подходящий для ловли кривых ножей. Коготь клинка попал между стальными пластинами и потерял свободу на короткое мгновение, которого мне хватило, чтобы увлечь противника вслед за его же рукой, благо воришка использовал, как и многие горожане, эдакую смесь ножа и кастета. Спору нет, выбить такое оружие трудно, но временами бывает куда разумнее отпустить, чем продолжать удерживать.
Он крутанулся на месте, оказываясь спиной ко мне и с рукой, вывернутой так, что любые дальнейшие движения привели бы только к приступу острой боли в связках, но не растерялся, затараторив:
— Эй, ну я ж пошутил, я ж резать тебя и не собирался! Отпусти, а? А я тебе всё, что набрал, отдам. Вот Боженка свидетельница, отдам! Только отпусти…
Свободной рукой он залез за пазуху, доставая кошель, но я, не зная наверняка, что прячется в складках воровской одежды, надавил на вывернутую руку сильнее. Ловкие в деле обирания беспечных прохожих пальчики скрутило судорогой, быстро спустившейся к плечам, и монеты глухо зазвенели, рассыпаясь по брусчатке. Медные, поистёршиеся кругляшки. И это весь улов? Негусто. И недостаточно много, чтобы польститься на откуп.
— Отпусти-и-и-и… Ты же не такой, как они, я же вижу! Ты не такой…