Не голос, а патока. Почти просящий. А вот взгляд Лаолли явственно приказывает. И ведь нет разницы, как поступить. Буду отпираться — только наживу трудностей больше имеющихся, и о месте служки можно будет забыть, как о предрассветном сне. Сознаюсь — самое страшное, что получу, это отстранение от службы на несколько дней, а потом, в зависимости от памятливости начальства, Ведущих похуже да поутомительнее. Зато во втором случае поступлю в полном соответствии с желанием управителя, и на чести Сопроводительного крыла не останется ни малейшего пятнышка. Вот только зачтётся ли мне послушание? Нет? Да и Бож с ним. Только если не признаюсь, не смогу узнать имя доносчика, а оно дорогого стоит.
Служба приучает сопроводителей к присутствию надёжной стены за спиной. Со временем это стало казаться мне ошибочным, даже опасным, но если в плотном строю тебя локтями то и дело задевают соглядатаи и стукачи… Быть одному против всех, может, не так уж и плохо.
— Да, я избил того попрошайку.
Надзорный удовлетворённо кивнул:
— Замечательно. Ваше признание будет занесено в дело сразу по окончании нашего разговора.
— Я могу задать вопрос?
— Разумеется.
— Кто меня обвинил?
Пальцы бронзовозвенника пробежались по столу:
— Пострадавший.
— Вряд ли он мог это сделать, потому что, если правильно помню, его челюсть также была повреждена.
— Да, надо признать, состояние достопочтенного Уса не позволяло делать какие-либо заявления, — нервно улыбнулся Надзорный.
— Тогда кто же взял на себя труд ему помочь?
Он ответил, хотя и безо всякого желания, а лишь подчиняясь неписаному закону: «Среди своих чужие всегда занимают последнее место в очереди на снисхождение».
— Тот, кто знал о вашей отлучке, сопроводитель.
Что ж, круг поиска сузился до приемлемого размера. Но так просто меня восвояси не отпустили.
— А теперь, если позволите, я тоже спрошу. Почему вы это сделали? Потому, что не получили желаемого?
И ведь ему интересно. Неподдельно и искренне. Наверное, Бронзовое звено даже не понимает, за что ещё можно поднять на человека палку, кроме как за звонкие монеты.
— Мне не понравилось, как он обращается с собаками.
— С собаками?
— Он калечит их, чтобы использовать для попрошайничества. А я решил, что человеческие страдания вызовут у прохожих не меньшую жалость.
Глаза Надзорного удивлённо округлились:
— Вы хотели защитить собак?
— Да, эрте. А вы считаете, что это дело…
— Благое и праведное, — тоном, не принимающим возражений, заявили у меня за спиной.
— Какая честь для нас, сиятельная эрте! — Лаолли резво выскочил из-за стола и согнулся в непривычном для моего взора поклоне.
Надзорный тоже поклонился, пусть и не столь подобострастно. Собственно, с прямой спиной из трёх мужчин остался один я, хотя бы потому, что, поворачиваясь, кланяться весьма неудобно, а посмотреть, кто вдруг выступил на одной стороне со мной, хотелось.
Да, такой поддержке позавидовали бы многие! И потому, что женщина, переступившая порог кабинета, обладала внушительными формами, будучи при этом чуть ли не на голову выше меня, и потому, что на её изумрудно-чёрном камзоле посверкивало золотое звено Малой цепи охранения.
— Эрте Майим, чем обязаны вашему появлению? — с некоторым, впрочем тщательно смиряемым, неудовольствием осведомился Надзорный.
— Я всегда присоединяюсь к беседе, если речь заходит о тварях бессловесных, — ответила женщина, нежно поглаживая крохотную кудлатую собачонку, уютно устроившуюся на сгибе мощного локтя.
— Да, собственно, беседа уже закончена… Признание получено, и дело будет закрыто, как только все показания лягут на бумагу.
— Молодой человек оказался настолько смел и решителен, что вступился за несчастных животных. В этом не нужно признаваться, об этом нужно говорить открыто и гордо.
— Блистательная эрте… — Бронзовому звену явно не нравился поворот событий, но протестовать не позволяло ужасающее несоответствие чинов.
— Наказания заслуживает тот, кто проходит мимо страждущих, не так ли?
Женщина спустила собачку на стол, и та, ни мгновения не думая, выпустила струю прямо на строчки доноса, которые тут же начали расплываться: то ли моча оказалась слишком едкой, то ли чернила в Цепи надзора немилосердно сильно разбавляли.
Лаолли вытаращил глаза, глотая возмущение, Надзорный же, видимо вполне привычный к подобным выходкам вышестоящих Звеньев, пусть и другой Цепи, осторожно взял изгаженные листки и под противный лай собачонки отправил загубленный донос в камин.