Тем не менее в крепости имелось пять ворот, запиравшихся на ночь. Первые — «Искеле-Капусу», или Ворота Пристани, выходили на море. Вторые — «Ат-Капусу», или Лошадиные ворота, находились на западной стороне стены и вели на Тарханкут, степной, пустынный край полуострова. Третьи — «Ак-Мулла-Капусу», или Ворота Белого Муллы, а также четвертые — «Одун-Базар-Капусу», или Ворота дровяного базара, прикрывали дороги на северо-восток: на Бахчисарай, Карасу-базар, Ак-Мечеть (то есть Симферополь), Перекоп.
Команда Аржановой подъехала к пятым воротам — «Топрак-Капусу», иначе — Земляным. Их украшала большая четырехугольная башня. На каменной ее вершине древние строители вырезали «гребешок» — символ данного фортификационного сооружения, и он отлично сохранился. Земляные ворота в высоту достигали пяти метров, в ширину — четырех. Свод их был полукруглым, внутри его поддерживали пять мощных арок. Длина проезда в воротах составляла примерно десять метров.
При необходимости они, конечно, могли стать дополнительным пунктом обороны. Только никто и никогда не штурмовал Гезлеве. Лишь однажды, в 1736 году, русские подошли к ней, наступая от Перекопа. Но ворота оказались открытыми. Трехтысячный турецкий гарнизон заблаговременно погрузился на корабли, стоявшие в гавани, и спокойно отплыл в Стамбул, оставив пришельцам с далекого Севера боевые трофеи — 21 медную пушку. Возможно, это являлось лучшим решением. Русские тогда не имели сил удержать завоеванное и вскоре ушли из Крыма, а турки вернулись и правили своей колонией еще почти пятьдесят лет.
Разумеется, не янычар в намотанной на голову цветной чалме, а русский солдат в черной фетровой шапке с козырьком и потертой зеленой куртке спросил у Чернозуба документ о проезде в крепость. Таковой имелся, снабженный печатью штаба Черноморского флота и кудрявой подписью Федора Федоровича Ушакова, в апреле сего года произведенного в контр-адмиралы. Створки Земляных ворот заскрипели, раздались в стороны, и команда кавалеристов, сдерживая лошадей, проскакала десять метров по утрамбованной земле в туннеле под надвратной башней.
За воротами Аржанова, знавшая Гезлеве как свои пять пальцев, приказала повернуть налево, в сторону моря и двигаться к старо-османской части города. Там располагалась соборная, или «пятничная», мечеть Джума-Джами, огромная, украшенная двумя минаретами, столь же внушительное здание турецкой бани возле нее, большой постоялый двор под названием «Сулу-хан» и текие (монастырь — А. Б.) дервишей, чей купол поднимался над городской застройкой примерно на пятнадцать метров.
Курская дворянка предполагала поселиться в «Сулу-хане», заведении, ей хорошо известном, солидном и достаточно дорогом. Его здание, возведенное в традициях средневековой мусульманской архитектуры, чем-то напоминало оборонительное сооружение. Толстые стены из камня без окон на первом этаже, крытая галерея вокруг обширного внутреннего двора, всего одни ворота из дубовых досок. На первом этаже находились склады и конюшни, на втором — жилые помещения с узкими, похожими на бойницы окнами.
Ворота «Сулу-хана» в этот предвечерний час были распахнуты настежь, и русский отряд, тесно сбившись, на коротком галопе влетел во двор, где и остановился. Солдаты спешились, взяли лошадей под уздцы, стали оглядываться. Судя по пустующим коновязям и конюшням, особого наплыва постояльцев здесь не наблюдалось. Человек в красной турецкой феске и суконном кафтане, подпоясанном шелковым кушаком, вышел во двор из дома, чтобы поговорить с вновь прибывшими. Сначала он держался важно, но когда увидел Аржанову, то обрадовался и воскликнул по-русски:
— Моя прекрасная госпожа! Какими судьбами вы здесь?
— Добрый день, Энвер! — ответила ему Анастасия. — А где твой отец, достопочтенный Шевкет-ага?
— Полгода назад он покинул наш мир и ныне, я в том уверен, пребывает в раю, — на лицо Энвера набежала тень. — Его должность управляющего «Сулу-ханом» досталась мне. Никто из моих старших братьев не пожелал вернуться в Гезлеве.
— Случай весьма печальный, — курская дворянка вздохнула. — Но что делать, все мы смертны, друг мой.
— Вижу, вы приехали сюда по делу, — управляющий, или по-турецки — назир, окинул быстрым взглядом команду кавалеристов.