Я подошел и плюхнулся на сиденье рядом. Меню из одного заламинированного листа убедительно говорило, что тут можно пожрать от пуза. А еда не сильно ударит по кошельку. Скорее она шарахнет по желудку. Ну да мне всякую гадость приходилось жрать, так что одним случаем больше, одним меньше…
— Здравствуйте, пока выбирайте. Я сейчас подойду! — приятным грудным голосом проговорила гоблинша.
— А потом тот ведьмак как заорет: «Вертел я вас всех на хрене, а вот тебя, Баба-Яга, даже с подвывертом!» — громко рассказывал орк из компании.
В конце фразы даже шарахнул здоровенной ладонью по столу. Бутылки с кружками и бокалами подпрыгнули, один бокал от избытка чувств даже решил покончить жизнь самоубийством.
Дзиньк!
Осколки веером разлетелись по ламинату.
— Быстро же про тебя сплетни разносятся, — шепнула Чопля.
— А вот не надо было в сеть сливать… — поджал я губы.
— Да я же любя и анонимно…
— Ага, ещё и тысячу слупила с журналюги…
— Боротор! Через пень-колоду тебя, громила окаянный! — рявкнула гоблинша, выходя из-за стойки и упирая руки в бока. — Ты мне так всю посуду переколотишь!
— А ты железную купи! — бухнул тот в ответ.
— Я тебе пластмассовую буду давать, чтобы не так жалко было!
— Ладно, Тисвиса, не рычи. Запиши на мой счёт и принеси ещё своего самогона! Я гуляю! — проворчал орк, ударяя себя в грудь.
— Вот видишь, люди гуляют, умеют, — завистливо прошептала Чопля. — А мы когда последний раз гуляли? Так гуляли, чтобы на утро было стыдно?
— Давненько, — вздохнул я. — О, но есть шанс исправить. Видишь, к нам уже идут благородные господа? Спорим, они идут для того, чтобы нам предложить веселые приключения?
Мои предчувствия насчет морфов подтвердились. Крепкие ребята точно во мне терпилу увидели. Это я на их рожах прочитал. Они двигались уверенно, по-хозяйски. Водители тут же заторопились, словно вдруг вспомнили о чем-то очень важном. Может моторы забыли заглушить, или ещё что…
— Здрасте, — сипло проговорил один из морфов. — Каким вас… ветром к нам занесло?
Он совершенно хотел сказать другое слово вместо «ветром», но сдержался. Похоже, что в его роду были не только белые медведи, но и кто-то умный, раз не стал материться. Вся троица нависла над нашим столом, словно пародировали парусиновую крышу над лодкой Ягандекс-такси. Уверенные в себе, решительные и жесткие. Прямо как углы деревянного стола.
Ну что же, придется разуверить ребят, а то так и помрут ненароком и не узнают великую тайну жизни…
Глава 2
Старик Ромуальдыч сидел на скамье подсудимых. Он горбился, смотрел только перед собой на сваренный шов решетки, иногда тяжело вздыхал. Ему уже был ясен приговор и хотелось только одного, чтобы весь этот цирк закончился ко всем чертям. Пусть эти ушлепки в мантиях важно сделают вид, что вынесли решение. Пусть зрители захлопают от вынесенного вердикта, а сердобольные бабки смахнут с глаз слезу. Пусть загремит замок, дверь откроется и его выведут на краткий миг глотнуть свободного воздуха.
Всё это кончится… Он поедет обратно в тюрьму, ляжет на лежанку, которую делит на двоих с хоббитом Гродо. Ляжет и закроет глаза. Возможно, даже умрет. А если не умрет, тогда будет пыхтеть до тех пор, пока его не переведут в зону особого режима. И уже там, где-нибудь в уголке на шконке, он и встретит свой конец.
Не среди любящих внуков. Нет. Внуки смотрят на него сочувствующими глазами, но и только. Они уже выросли и всё понимают. Они не жалеют его. Да Ромуальдыч и сам себя не жалеет. Если бы мог повторить то, что сделал, то совершил бы это без раздумий.
И пусть дочка в стотысячный раз откроет свою мерзкую пасть, чтобы покрыть его матом, пусть снова грохнется на тело грузное тело гребаного зятя. Грохнется так, что звякнут кружки на столе, а под его весом рассыплется на куски ветхая табуретка.
Пусть!
Зять заслужил своё!
Ромуальдыч очень долго терпел, но любому терпению рано или поздно приходит конец. И даже то, что полицейские слишком сильно заломили руки, не смогло согнать улыбку с морщинистого лица. Ромуальдыч сделал то, о чем мечтал на протяжении последних пяти лет.
— Подсудимый, вам последнее слово! — наконец произнес судья. — Вам есть что сказать?
— Есть, — с кряхтением поднялся Ромуальдыч. — Мне действительно есть, что сказать. Я прожил долгую жизнь. Я служил трем государям императорам верой и правдой. Повидал многое, защищал слабых, не боялся противостоять сильным… И вот на старости лет я вижу — ради чего старался. Дочь, пока я спасал других, ты выросла и стала мне чужой…