В домах гасли окна, прохожие и экипажи мелькали все реже и реже. Вновь закружилась поземка.
— Ну-ну, — обнял загоревавшего скрипача Снегирь. — Не отчаивайся!
Эх, умей он сейчас летать — слетал бы к трактирщику да вернул бы другу скрипку!..
Он глянул на товарища.
— Эй, Антон! Спишь, что ли?..
Скрипач спал, уронив голову на плечо.
— Спи, бедный, спи… — сокрушенно шептал Снегирь. — Несчастные мы с тобой, разнесчастные!..
Он замолчал и тоже прикрыл глаза…
…И почудилась ему, а может и приснилась земля с высоты птичьего полета, чистые небеса… И послышался свист ветра и утренняя песня, которую он пел, когда был птицей.
Глава вторая
Его поймал мальчишка-птицелов, когда Снегирь присел на мгновенье попить воды из ручья. Это было всего год тому назад. Легкая крепкая сеть накрыла его, и серые крылья отчаянно затрепетали. Отчаянно и бесполезно… Потом он очутился в большой плетеной корзине. В ней уже сидели несколько пленных птиц: коноплянка, голубь и трясогузка. На рынке быстро нашелся покупатель на голубя, потом купили трясогузку — их оперенье привлекало всех яркой окраской, затем купили коноплянку, которая жалобно силилась что-то пропеть среди прутьев. Остался Снегирь. Он не стал петь в неволе.
— Пой! Пой! — говорил ему мальчишка-птицелов, тыча зеленым прутиком.
Но тот молчал. А кому была нужна безголосая и невзрачная на вид птичка!
— Пой же! Пой! — злился мальчишка. — Или я отдам тебя кошке!
— Зачем же кошке?! — раздался рядом чей-то веселый голос.
Перед разозленным птицеловом стоял парень в широкополой шляпе, в плаще и со скрипичным футляром в обнимку.
— Разве кошка поймет его песни? — улыбался он. — Ну-ка, спой, дружок! — обратился скрипач к птице.
Но Снегирь продолжал молчать. Он растопырил крылья и часто-часто дышал от страха и жажды.
— Да он немой! — процедил сквозь зубы мальчишка.
— Конечно не твой, — скаламбурил молодой человек и достал из кармана плаща тощий кошелек. — Сколько просишь?
— Вообще-то… — наморщил лоб мальчишка, — он стоит пять монет. Но вам я продам за четыре.
— Какая дешивизна! — воскликнул скрипач и подытожил: — Словом так, одна монета и — кончим разговор!
Он протянул медный кружок и открыл дверцу клетки.
— Лети! — торжественно приказал он Снегирю.
Тот прижал крылья к телу, затем встрепенулся и вылетел на волю.
Ах, как же хорошо было в небе после клетки из ивовых прутьев! Какой прекрасной казалась сверху земля! Даже солнце светило ярче! И река синела вовсю.
— Как же ты сладка, свобода!..
И Снегирь запел, да так звонко, что все на земле подняли к нему головы! И люди, и козы, и собаки!
— Чудесный певец! — восхищенно сказал самому себе скрипач и взял в руки скрипку.
Мелодия взлетела за Снегирем. В ней были и звон дождей, и шум ветра, и плеск ручьев, и свист вьюги… Казалось, было слышно, как стонали деревья и шептались травы. О, волшебная мелодия скрипки! Она напоила свежестью души, одарила радостью сердца, оживила все кругом!.. Певец и музыкант вместе пели гимн земле и солнцу!
Снегирь вдруг почувствовал, что его неодолимо тянет вниз — к ромашковому лугу, и только коснулся земли — в один миг стал человеком! Он с тоской поглядел в небо, но, ободренный улыбкой скрипача, шагнул ему навстречу.
Так они встретились: Певец и Скрипач — и пошли вдвоем по дорогам, деля кусок хлеба и медный грош, щедро отдавая людям свое богатство — музыку. Они пели колыбельные песни детям, хвалу отважным, серенады влюбленным. Старым людям — песни их молодости, больным и несчастным — мелодии, приносящие силу и надежду. Так и жили.
Они не дрожали перед сильными мира сего. За это одни их любили, другие боялись: однажды их даже пытались убить, но друзей защищала волшебная мелодия скрипки и бескорыстия.
Глава третья
Пока Снегирю снилось небо, скрипач видел во сне свое детство… Антон не помнил себя малышом, не ведал: кто — мать, кто — отец, не знал их имен… Лишь помнил чей-то женский голос над колыбелью и песню…
Вот и все, что осталось от раннего детства, если не считать медальона на серебряной цепочке. На нем была выбита одна-единственная буква «N» в виде двух ноток. Но что означала эта буква — Антон не знал. Иногда ему даже казалось, что медальон ему повесили на шею в Приюте, как ребенку без имени. Мальчик-Никто!..