Учился Чириков в Казани, где он с одиннадцати лет жил «на хлебах», посещая родных только на рождественские, пасхальные и летние каникулы. Там же, в пятом классе гимназии, начались пробы пера. Чириков воспевал в стихах и прозе родную Волгу, издавал рукописный журнал «Гимназист», в котором давал волю своему юмористическому дару, сочиняя сатиры на учителей и товарищей. Когда будущий писатель был в седьмом классе, на семью обрушилось несчастье: отец бросил ее. Мать осталась с пятью детьми на руках (остальные умерли в младенчестве). С этих пор заботы о матери, братьях и сестрах легли на плечи подростка. Мать устроилась тапершей в клуб уездного городка, а ему пришлось давать уроки, зарабатывая гроши.
Когда он поступил в Казанский университет на юридический факультет, ему удалось перевезти все семейство к себе в город. «Бедность была ужасная, — вспоминал он, — случалось, что на двоих братьев были одни только сапоги. Мать и сестра вязали на продажу шапки, я бегал по урокам или сидел над перепиской литографическими чернилами лекций, один брат служил хористом в оперетке, другой готовился на вольноопределяющегося, третий <…> благодаря неустанным хлопотам матери попал на дворянскую стипендию в Ярославскую военную школу для исправляющихся, хотя ни в каком исправлении не нуждался»[8]. Можно даже сказать, что к писательству Чирикова толкнул не только, как он сам выражался, «писательский зуд», но и — не в меньшей степени — крайняя нужда: он даже зимою ходил в летнем пальто и в одеяле вместо пледа. Издатель «Волжского вестника», профессор М. П. Загоскин, давший Чирикову наконец постоянный заработок, запомнил начинающего писателя закутанным во что-то невообразимое, продрогшим, озябшим. Величайшим счастьем стал первый гонорар — 13 рублей 50 копеек, заработанных литературным трудом. Тогда же поселилась в нем писательская гордость. Чириков с долей юмора описывает радость от вида впервые напечатанных типографским способом собственных строк: «<…> укрылся от людей, не мог начитаться. Раз десять подряд прочитал свое произведение <…>. Всматривался в заглавие, в подпись „Е.Ч.“!.. Неужели это именно я — „Е.Ч.“? Странно. <…> Думал даже, что все номера раскуплены из-за моего рассказа. „Хороший рассказ, черт меня побери. Молодчина, Евгений Чириков“»[9].
Естественно, что эти обстоятельства не могли не сформировать из Чирикова типичного радикально мыслящего юношу 1880-х гг., рано осознавшего свой долг перед народом и чувствующего свою близость к нему. Еще в гимназии организовывал он «кружки саморазвития», зачитывался прогрессивными романами И. В. Омулевского, Ф. Шпильгагена, Д. Л. Мордовдева. «Саморазвитие» продолжалось и в университете, где он оказался близок к народовольческой группе. Это же определило и то, что он перешел с юридического, где было «много франтов и мало единомышленников», на математический факультет. Там он увлекся химией, мечтая в будущем стать вторым Кибальчичем. Теперь Чириков уже вполне сознательный революционер: выпускает с помощью гектографа нелегальщину, на студенческих вечеринках поет запрещенные песни, произносит «возмутительные речи», презирает танцы, таскает под мышкой книги «социального» содержания. И конечно, все это закончилось так, как и должно было закончиться, — организацией какой-то сходки, протестом, исключением из университета, высылкой из города. И потом в жизни Чирикова будут аресты: в Нижнем Новгороде он в 1887 г. отсидит два с половиной месяца, еще полгода проведет в 1889 г. за решеткой Казанской тюрьмы по делу молодых народовольцев. Последний раз, уже известным писателем, в 1905 г. пробудет три недели в Таганской тюрьме, попав туда за принадлежность к Крестьянскому Союзу, массовой революционно-демократической политической организации, возникшей на волне общественного подъема, с членами которой готовили расправу «Союз русского народа» и «Союз Михаила Архангела». В это время черносотенцы даже приговорят его к смерти и попытаются привести приговор в исполнение, что вынудит его навсегда покинуть Москву и поселиться в Петербурге.
Все эти годы скитаний по городам (а он жил в Самаре, Минске, затерянном в Сибири Алатыре, многих других городах Российской империи) у Чирикова будут заполнены службой — он побывает и смотрителем керосиновой станции в Царицыне, и сверхштатным чиновником особых поручений при управляющем калмыцким народом, и секретарем в контроле Либаво-Роменской железной дороги, и счетоводом на какой-то стройке (как видим, по количеству профессий он вполне мог бы соперничать с М. Горьким). Но, главное, — эти годы будут заполнены писательством.