— Берегите хвосты! Бесхвостый черт неприличная вещь!
А чертенята, визжа и кувыркаясь, высоко подпрыгивали и скакали друг через друга, причем тот, через которого прыгали, старался схватить прыгающего за хвост…
Как только чертово семейство заметило нас, тотчас же каждый член семейства высоко подпрыгивал, ударялся об землю и пропадал. Только один скверно пахнувший дымок взвивался тонкими струйками с того места, где падали черти…
Да, забыл еще одну диковину! Одно время около нас вились дно бабочки величиной с большой поднос каждая. Брюшко у них было белое, мохнатое и блестящее, словно сделанное из шелкового плюша, крылья, как фигурные окна с разноцветными стеклышками, а усики похожи на выкрашенные в синий цвет руки молодой девушки.
Этими усиками они распоряжались, как люди — руками. А глаза у них были карие с черными бровями и с веками, окаймленными черными ресницами, и они моргали глазами и щурились, разглядывая нас с Великаном. Прощаясь с нами, они посылали нам своими усиками воздушные поцелуи и махали крылышками, как цветными платками.
— Не наткнуться бы нам на злую Волшебницу! — проговорил Великан, остановился и огляделся вокруг.
— Разве ты ее боишься? — спросил я не без удивления.
— А то как же?..
— А еще Великан! Разве злая Волшебница еще больше тебя?
— Она маленькая, не выше тебя, только злобы в ней столько, что ее хватило бы на всех великанов! Мы с ней поссорились из-за ее дочки. Злая Волшебница хотела, чтобы я женился на ее дочке и сделался злым Великаном, а я не пожелал, потому что имею от природы доброе сердце…
— Ну!
— Озлобилась злая Волшебница и поступила со мной, как со многими другими. Схватила, перевернула меня вверх ногами и воткнула головой в землю. И превратился я в дерево и рос в земле сто лет…
— Сто лет! Сколько же тебе теперь лет?
— Воткнула в землю меня она еще мальчиком: мне было всего пятьдесят лет… Ну, а теперь…
Я быстро сложил в уме сто с пятьюдесятью и сказал:
— Теперь, значит, тебе полтораста лет?
— Верно…
Постояли и пошли в сторону. Все темнее становилось в лесу, и все труднее было пробираться через гущу ветвей и кустарников. Несколько раз мы застревали в колючем шиповнике, иглы которого были похожи на настоящие стальные иголки. Исцарапал Великан руки и ноги, сел и печально сказал:
— Заплутались мы, голубчик… Не миновать теперь нам злой Волшебницы.
Вздрогнуло у меня сердце, и стал я просить Великана вернуться назад.
— Теперь уже нельзя. В этом лесу можно ходить только вперед, пока не побываешь в царстве доброй Волшебницы и не искупаешься в Розовом Озере…
Снял меня с плеча и загрустил. Вздохнул и потихоньку, отвернувшись в сторону, заплакал, как маленький мальчик. Не хотелось мне конфузить бедного Великана, и я сделал вид, что не вижу его слез. А он плакал. Слышно было, как падали из его глаз слезы величиной с лесной орех на сухие листья и как потом зажурчал ручеек слез, пробираясь меж корнями деревьев под горку… Целое болото слез наплакал Великан. Чтобы не промочить ноги и потом не ходить в мокрых чулках и башмаках, я разулся и встал на упавшее дерево… Уже в разные стороны текли ручьи слез из болота, и весь лес наполнился приятным журчанием… Попробовал я пойти назад — ноги сами поворачиваются носками вперед, хочу шагнуть назад, шагаю вперед… Точно кто-то повертывает меня сильной невидимой рукою.
— Вот видишь! — плаксиво сказал Великан и начал хныкать и сопеть носом.
Совсем стемнело. Постояв еще немного, Великан опять пошел вперед…
— А я? А меня?.. — закричал я, вприпрыжку помчавшись за удаляющимся Великаном! Но Великан не обернулся, он только махнул рукой и скоро пропал в темной чаще страшного леса…
У злой волшебницы
Невозможно описать то отчаяние, которое овладело мной, когда Великан пропал из виду… Кругом было темно, как в закрытой печке, под ногами хлюпало болото из великановых слез. Назад идти было нельзя, а вперед… Но где тут вперед?.. Ничего не поймешь. Перекрестившись, я пошел как попало и шел ощупью, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь… Вспомнились танцующие лягушки и играющие в чехарду чертенята, и, насколько это показалось днем смешным, теперь одно воспоминание об этом приводило меня в трепет. Раза два-три я крикнул:
— Великан!
Встрепенулся уснувший лес от моих криков, и подозрительно зашептались вокруг меня хмурые деревья. Где-то зловещий филин заплакал, как маленький ребенок, и чьи-то огненно-синие глаза блеснули в дрожащей листве кустарника. Лучше уж не кричать, а идти как можно тише, не привлекая внимания зверей, чудовищ и всякой погани, которой, как рассказывала няня, битком набито все царство злой Волшебницы.