Это в полной мере соответствует детским представлениям о всесилии Добра и беспомощности Зла. Недоброе и злое у Чирикова явно жалко и смехотворно, соприкосновение с ним смягчается юмором. Чего стоит одна самоварная ручка, которая болтается на теле мальчика после того, как, забыв впопыхах смазать ее волшебной мазью, его из самовара вновь превратили в ребенка: она издает бренчание в самое неподходящее время!
По Чирикову, детское сознание всегда способно более точно угадывать то, что скрыто от скептического и рационального взгляда взрослого. Взрослые не верят в чудо, ребенок не только верит, но и создает его. Оно является ему в виде чудесной и таинственной страны с розовым озером, белоснежными лебедями, синим замком с серебряной крышей, перламутровыми горами с золотыми вершинами… Эта страна мечты необыкновенно красочна, упоительно привлекательна. Она так не похожа на привычные картины, обступающие нас ежечасно. Но Чириков убежден, что такое же великолепие окружающего мира будет открываться непредубежденному взгляду каждого, если только он найдет в себе силы освободиться от привычных стереотипов восприятия, житейской суетливости, если его сердце исполнится любовью ко всему живому.
Чириков создает свою парафразу знаменитой сказки Уайльда «Соловей и роза». Казалось бы, те же действующие лица: невзрачная, но прелестная серенькая птичка, способная исторгать из своего горлышка звуки, доставляющие неизъяснимое наслаждение, пробуждающие дивные воспоминания, Роза, бесподобный по красоте цветок, вызывающий всеобщее восхищение и поклонение. Но как сдвинуты акценты, как изменена исходная коллизия! В сказке Уайльда главное — Искусство, которое вызывается к жизни любовью и страданием. Прекрасной Роза смогла стать только тогда, когда ее острый шип, пронзив сердце соловья, певшего о совершенстве Любви, насыщал ее лепестки кровью птички. Но и став прекрасной, она оказалась лишней среди педантов и корыстолюбцев, людей расчетливых и суетных в своих желаниях.
Ее русским вариантом становится сказка о капризной и ветреной красавице Белой розе, в которой только настоящая Любовь смогла пробудить преданность и верность — чувства, столь необходимые в любви. Но именно они оказываются причиной ее смерти: ведь распрощавшись с эгоистическими привычками, она не смогла выжить в обыденной жизни.
И если Уайльд создавал сказку о Вечном Искусстве, его трагической обреченности и ненужности в мире посредственностей, то Чириков пишет поэму о силе любви, благословенной и возвышающей душу даже тогда, когда конец ее печален. Поэтому и герои Чирикова — не зануда студент и не претенциозная профессорская дочка, а две маленькие девочки, по-своему очень милые и забавные, которые, конечно же, хотели безраздельно обладать Белой розой, но которые горюют, потеряв ее, совсем не потому, что перестали ею владеть. Чириков убежден: не прекрасное чуждо этому миру, в нем нет места самым простым и гуманным чувствам.
Уайльд преподносит всю ситуацию в романтико-ироническом ключе — Соловей и Роза у него безукоризненно совершенны, студент и его пассия — приземлены и пошлы. Чириков же создает психологически-бытовой рисунок каждого персонажа: Роза у него и самовлюбленная гордячка и безоглядно влюбленная почитательница таланта; канареечка — и безнадежно преданна своему кумиру и любопытно-доверчива; соловушка — чист, откровенен и простодушен, Соня и Надя — радостны, непосредственны и задиристы.
И еще одним интересна эта сказка. От нее как бы перекинут мостик к тем легендам для взрослых, которые собрал и художественно обработал Чириков в сборнике «Волжские сказки» (1916). Наверное, запомнилось читателю «Белой розы» (1889) описание уголка, где находилась дача, на которой обитало летом семейство девочек. В этом месте сказки вдруг ощущается не условный язык повествователя, рассказывающего удивительную историю, а слышен голос художника, стремящегося донести до нас восхищение той реальной красотой бытия, которое ему дарует общение с природой: «<…> стоило только взойти на балкон, чтобы сердце запрыгало от восторга и радости при виде открывающейся картины. Прямо перед глазами — гладкая поверхность Волги сверкает на солнце своею сталью, над рекой поднимаются великаны — зеленые горы, убегающие куда-то далеко-далеко и пропадающие в голубой дымке прозрачного весеннего воздуха. Кругом — кудрявая зелень, позади, взбираясь в гору, поднимается прохладная зеленая роща <…>».