— Уходи, милый мальчик, поскорее и подальше!.. И если снова встретишься со своим другом, скажи ему, что я по-прежнему люблю его и готова убежать от злой матери в царство доброй Волшебницы.
— Я так устал, что не могу идти…
— Но скоро вернется моя мать, и тогда…
В этот момент под окном послышались чьи-то голоса. Я посмотрел в окно и отшатнулся от ужаса: маленькая старушка с злобным морщинистым личиком, ростом не больше меня, говорила со старой Чертовкой в белом чепчике, с той самой Чертовкой, которую я видел и про которую уже рассказывал. И тут я понял, что попал прямо в руки к злой Волшебнице.
— Вы дочь злой Волшебницы? — спросил я шепотом девушку.
Она молча кивнула мне головой и шепнула на ухо:
— Но я хочу быть доброй!
С этими словами она надела мне на голову камфорку от самовара.
— Подбодрись! — шепнула она.
Я повиновался: уперся руками в бока, как делают, когда танцуют казачка.
Девушка схватила меня за приподнятые локти и поставила на стол…
Вы уже, конечно, догадались, что я превратился в самовар… Стою на столе, говорить не могу, но все вижу, слышу и понимаю. Я даже чувствую, как горят во мне угли, как идет из меня пар и как льется из меня горячая вода…
— Ах, доченька! Умница! Догадалась, что мы чайку хотим!
Это говорила вошедшая в комнату злая Волшебница, вместе с которой вошла и старая Чертовка. Девушка приготовила посуду и села разливать чай. Не успели они присесть, как кто-то постучал в окошко палкой. Посмотрела в окно злая Волшебница и улыбнулась, разинув свой рот с гнилыми зубами.
— Заходите! — сказала она кому-то в окошко.
— Кто там? — спросила старая Чертовка.
— Леший с женой… — ответила злая Волшебница и пошла встречать новых гостей.
— Не люблю я этого грубого мужика Лешего! — сказала старая Чертовка, когда хозяйка вышла в сени. — Свистит и хохочет в лесу, как дурак!
Но тут вошел Леший с Бабой-Ягой [71], и старая Чертовка, привстав, сделала им поклон с реверансом. Лешего и Бабу-Ягу я сразу узнал: Ягу по костяной ноге, а Лешего по лаптям на ногах и поясу из лычка… Леший был похож на самого обыкновенного мужика, и только когда он хохотал, становилось ясно, что это Леший, а Баба-Яга была так омерзительна, что трудно придумать безобразнее этой старухи. Впрочем, всякий видал на картинках и Лешего, и Бабу-Ягу, так что я не буду описывать их в подробностях.
Долго они цедили из меня воду, а когда выпили всю, меня подогрели и опять поставили на стол. Потом злая Волшебница вынула из печки большую плошку с жареным мясом и сказала:
— Закусите-ка молоденькой человечинкой!..
Я взглянул в плошку и сейчас же отвернулся краном в другую сторону: из плошки торчала полуобгоревшая ручка маленького ребеночка. Гости жеманились и отказывались. По их словам, выходило так, что все они только что пообедали.
— Сегодня у нас были жареные лягушки с кашей, и мы так наелись, что и смотреть не хочется! — хвасталась старая Чертовка.
— А вы? — обратилась хозяйка к Лешему и Бабе-Яге…
— Много благодарим! — сказал Леший. — Мы только что от обеда: я съел полпуда картошки и высосал трех коров в стаде…
— Пожалуй, я ручку или ножку съем!.. — заметила Баба-Яга, искоса взглянув на плошку, и подобрала языком слюни с отвислой губы.
Я не видал, как она ела, но отлично слышал, как похрустывали у нее на зубах косточки: точь-в-точь, как хрустели косточки от телятины на зубах у нашей цепной собаки…
— Сегодня мы наткнулись на большую неприятность, — заговорила старая Чертовка.
Когда хозяйка спросила, какая неприятность, старая Чертовка рассказала о встрече в лесу с Великаном и с маленьким мальчиком…
— Если бы не дети, я поймала бы мальчишку: в нем было больше пуда хорошего мяса!..
Речь шла обо мне, и потому, хотя я и был теперь самоваром, я все-таки вздрогнул и с меня слетела и покатилась на пол камфорка… Гости подозрительно переглянулись между собой, но девушка меня выручила:
— Это я нечаянно толкнула самовар локтем…
И все засмеялись…
Потом начали говорить про Великана. Злая Волшебница подробно расспрашивала, какой он из себя, откуда мы шли и куда направлялись…
— Это уже, наверно, моя сестрица устроила, потому что я всех Великанов воткнула в землю, кого головой, а кого ногами… Надо обойти лес… — злобно говорила Волшебница, а ее дочка вздохнула и опустила голову. Ничего интересного больше не было. Гости говорили о всяких пустяках, как и наши гости, и под их разговор я начал жалобно гудеть своей трубой…
— Погас… — тихо сказала дочка и унесла меня в сени. — Стой здесь! Когда все уйдут, а моя мать уснет, я провожу тебя до Черной речки! — шепнула она мне в трубу и ушла в комнату…
Скоро гости разошлись, и в комнате стихло. Долго я ждал, когда наконец отворится дверь и подойдет ко мне моя избавительница. Время шло, а я стоял в углу самоваром. Пропел первый петух, потом второй, и когда пропел третий, тихо скрипнула дверь и послышались осторожные шаги. Подошла дочка злой Волшебницы, взяла меня за ручки и вынесла на двор; потом она вытряхнула из меня золу и угли, вылила оставшуюся воду и поставила на землю. Вынув из кармана баночку с какой-то мазью, она стала натирать меня этой мазью, потом обернулась к лесу, пошептала и плюнула, — и я снова превратился в мальчика. Второпях девушка позабыла помазать чудесной мазью камфорку, и поэтому у меня на шее остался медный с дырочками воротничок, словно у собаки ошейник…
Заметив свою ошибку, девушка всплеснула руками. Больше не было у нее мази, и нельзя было избавить меня от этого ошейника. Да и время было дорого: черную речку Ненависти можно было переходить только до восхода солнца, до восхода же оставалось не более часа.
— Прости меня!.. Теперь уже всю жизнь тебе придется ходить с медным обручем на шее. Когда придешь к моей тете, доброй Волшебнице, попроси ее помочь этой беде, если она может. А теперь надо торопиться. Давай руку!
Я хотел подать ей левую руку, но она не двигалась. Пощупал я ее правой рукой и понял, что вместо руки у меня осталась самоварная ручка. Я чуть было не заплакал. Если когда-нибудь я вернусь домой с медным ошейником и с самоварной ручкой на боку — надо мной будут смеяться все люди… Но закричал вдруг под крышей домика филин, и девушка, схватив меня за уцелевшую руку, повлекла за собою… Когда избушка осталась далеко позади, девушка остановилась и сказало:
— Тебе будет очень страшно, поэтому я завяжу тебе платком глаза… По пути нам встретится семь Страхов, и ты можешь умереть от испуга…
Я согласился, дал завязать глаза, и мы, взявшись за руки, быстро пошли куда-то…
— Нехорошо, что у тебя болтается и брянчит самоварная ручка… Надо привязать ее, чтобы не стучала…
Привязали ручку и опять пошли. Когда мы проходили мимо Страхов, я, ничего не видя, семь раз трясся, как в лихорадке, и с каждым разом все сильнее. Девушка крепко сжимала мне руку и тихо шептала:
— Страх-Страх! Пропусти слепого!..
Проходя мимо последнего, седьмого Страха, я потерял сознание, а когда очнулся — мы стояли на берегу черной реки Ненависти, по обоим берегам которой наклонились к воде ядовитые деревья…
Переправа через реку Ненависти
Со страшным шумом скатывалась река Ненависти с неведомой горы и злобно бурлила черной водою, прыгая со скалы на скалу и вздымая черную водяную пыль на высоту не менее десяти сажен. Оба берега отвесно опускались к воде, и потому река имела вид черной клокочущей бездны. Большие звезды, отражаясь в воде, прыгали синими огнями в этой страшной бездне, а ядовитые деревья, с живыми извивающимися змеями вместо ветвей, все время были в движении, и потому казалось, что по обоим берегам сверкающей синими огнями черной бешеной реки стоят не деревья, а чудовища, похожие на морских осьминогов, старающиеся схватить кого-то своими щупальцами.
— Не приближайся к деревьям! — сказала девушка, отстраняя меня дальше от берега. — Деревья подхватят тебя и швырнут в реку… Опасен также сок, каплями разбрасываемый похожими на змей ветвями деревьев: от одной капельки, попавшей на человека, он сгорает от ненависти ко всему миру или задыхается от злобы!
71