— И ваш не отстает?
— Да, держится за платье… Надо их познакомить.
Мать взяла наши руки, соединила их и сказала:
— Ступайте!
Кругом нас бегали, визжали и смеялись дети. Я взглянул на своего нового знакомого и сказал:
— У тебя тоже нет курточки?
— Нет!
Мы внимательно осмотрели друг друга с ног до головы и почувствовали взаимную симпатию.
— Пойдем бегать вокруг елки! — предложил мой знакомец, исподлобья взглянув на меня.
— Пойдем!
Дети, взявшись за руки, кружились, сломя голову, вокруг елки. Мы хотели войти в круг, но это нам не удалось: девочка лет двенадцати, которой я протянул руку, сказала:
— Я с тобой не хочу. У тебя нет перчаток, и ты испачкаешь меня…
— Давай с тобой одни играть, — предложил я товарищу.
— Как?
— Пойдем смотреть игрушки…
— Тебя как зовут?
— Колей.
— А меня — Мишей… У тебя кто отец?
— Не знаю…
Игрушки стояли на двух столах в дальнем углу зала. Около этих столов толпились уже дети, вытягивали шейки и заглядывали в самые сокровенные уголки этого игрушечного царства… Тут же было несколько дам, рассматривавших игрушки с таким же возбужденным любопытством и жадностью, как и дети. Это были — матери.
Боже мой, чего здесь только не было! Был водовоз с лошадью и бочкой, была мельница, был дом, новый, с крыльцом, с окнами, с трубой, одним словом, — настоящий маленький дом, была обезьяна, играющая на органе, несколько барабанов, ружей, краски, пароход, — и не пересчитать всего!
— А железная дорога есть? — решился я спросить толстую седую барыню, которая наблюдала за этим игрушечным кладом и развлекала окруживших ее дам игрушками, заводя их и демонстрируя.
— Есть, голубчик… Вот она!
Действительно, под самым моим носом стояла железная дорога. И как я не заметил ее раньше?! Паровоз, из трубы несутся клубы белого дыма из ваты, вагоны — зеленые, желтые, синие…
— Она ходит?
— Ходит. А тебе хочется железную дорогу?
— Хочется, — сказал я, потупив в пол взоры.
— Не знаете, чей это мальчик? — спросила толстая дама другую даму, тонкую.
— Акцизного! — ответила та с презрением.
— Ах, акцизного! А я ведь думала, что — Павла Григорьевича…
— Нет, что вы!..
— Она ходит? — повторил я вопрос, видя, что толстая барыня забыла о нашем с ней разговоре.
— Ходит, ходит… Идите! Играйте!
— Разве заводится? — спросила одна из дам.
— Да.
Толстая барыня завела пружину, и вагоны покатились… Я был в восторге и чуть было не запел «На улице две курицы»… Ах, если бы мне достался билетик с этой железной дорогой! Я мысленно прижимал поезд к своей груди и боялся, не разделяет ли моих чувств по отношению к железной дороге и мой новый знакомый.
— А тебе хочется — железную дорогу? — спросил его я.
— Я лучше — дом!
У меня отлегло от сердца. Пусть его берет дом! Он ничего не понимает.
— А если тебе достанется железная дорога, а мне… дом, — ты переменишься?
— Переменюсь. Мне нужно дом: у меня есть солдатики, и они живут в коробке, а если был бы дом, я клал бы их туда…
Скоро я освоился и перестал стесняться.
— Дети! Кто хочет пить?
Нас поили какой-то сладкой белой, как молоко, жидкостью, которая мне очень понравилась. Заметив, что графины, из которых нас поили, стоят себе на столе, как и стаканы, — я несколько раз, и уже без всякого разрешения, пил этот дивный напиток; играл в кошки-мышки и хохотал так громко, что мать подходила ко мне и сзади, на ухо говорила, что кричать — нехорошо. В течение двух часов я успел не только наиграться до испарины, но даже завел крупную ссору с одним мальчиком, заявившим мне, что ему дадут железную дорогу.
— Врешь! Дадут — кому достанется!
— Мне достанется! Мама сказала, чтобы — мне…
— Посмотрим!
— А ты совсем дурак, потому что не понимаешь про билетик!
— А ты сам дурак, и если будешь так ругаться, то я скажу папе, и тебя отсюда выгонят!
Часов в восемь вечера нас построили в шеренгу, попарно, и под звуки персидского марша мы проходили по комнатам, в одной из которых каждого из нас наделили пакетом с конфетами и орехами. Потом мы все снова собрались в зале, и какой-то господин, обрывая с елки звезды, бонбоньерки, золотые орехи и пряники, торопливо совал их в бесчисленное множество тянувшихся к нему детских ручонок. Я старался как можно выше поднять и дальше протянуть свою руку, но в нее ничего не попадало… Это меня огорчало, но я утешал себя тем, что скоро мы будем вынимать билетики и, Бог даст, мне достанется железная дорога.
На углу, около столов с игрушками, уже сгрудилась толпа ребятишек, и стоял настоящий содом [130]. Верно, там вынимают уже билетики и, может быть, кто-нибудь уже завладел железной дорогой.
— Коля! Идем билетики вынимать!
— Пойдем!
— Смотри: если мне достанется дом, а тебе — железная дорога, — мы переменимся! — напомнил я товарищу, и мы стали протискиваться к столам с игрушками. В зале уже не было никакого порядка, все бегали, суетились, чем-то сильно озабоченные. Кое-где слышались пронзительные звуки дудок, трескотня барабанов, выстрелы пробочных пистолетов. Навстречу нам лез весь красный, с сияющим от счастья лицом мальчик, которому достался водовоз с лошадью и бочкой.
— Мне билетик! Мне! — кричал я, с отчаянием простирая к толстой барыне свою руку.
— Тише! Тише!.. Всем будет! Всем!
— Я еще не брал билетика! — звонко кричал я, стараясь из всех сил привлечь к себе внимание захлопотавшейся барыни.
— И я — тоже! — кричал мой товарищ.
Мы работали локтями, стараясь пробиться через ряды конкурентов ближе к столу, и наконец пролезли-таки вперед.
— Мне билетик! Мне! Я не брал! — кричал я барыне и махал руками.
— На! Иди! Невоспитанный мальчик!
С этими словами толстая барыня сунула в мою руку какую-то палку и занялась другими детьми. Чтоб могло это значить? Я не уходил.
— Ты получил, так и ступай! Не мешай другим! — заметила мне толстая барыня.
Это меня совершенно обескуражило. С трудом пробиваясь через шумливую толпу детей, я вышел на свободу и начал рассматривать полученную мною от барыни вещь. Это была палка, на одном ее конце была лошадка, а на другом — колесико. Ко мне подошла мать и сказала:
— Ну-ка, покажи, что тебе досталось!
— Это мне не досталось, а дала барыня! Я еще не брал билетика… Куда мне эту палку?! Таких лошадей на свете не бывает… Тут надо хвост, а у ней — палка вставлена…
— Это, друг, нарочно сделано: на палочку сядешь верхом и поедешь… Вот тут и колесико есть!
— Больно мне нужно на палочке верхом кататься! Я ее отдам Яшке, — говорил я, оттопырив губы.
— Нехорошо. Подбери губы! Будь доволен тем, что дали!
— Но я еще не вынимал билетика! Может быть, мне достанется железная дорога, — с мольбою в голосе ответил я матери, но в этот момент ко мне подскочил тот самый мальчик, с которым мы поссорились из-за железной дороги, и, дернув меня за рукав, крикнул:
— Что! Я тебе говорил! Это что? Видишь?
Как же было не видеть: в его руках была железная дорога!
— А у тебя что? A-а! Лошадка! Дрянь какая! — сказал мой враг и понес куда-то железную дорогу. Я был так потрясен этим обстоятельством, что некоторое время стоял в столбняке; потом, заподозрив конкурента в мошенничестве, я побежал ему вдогонку и закричал:
— А ты билетик брал?.. А?.. Я скажу… Он утащил железную дорогу!
Мать схватила меня за руку и повлекла назад, сердито читая мне нотацию.
— Но он, мамаша, не брал билетика! Он утащил железную дорогу! — громко протестовал я, оглядываясь вслед скрывшемуся противнику.
— С чего ты взял? Замолчи!
— Я знаю — он не брал билетика… Ведь это — кому какое счастье! — уже со слезами на глазах говорил я матери и упирался, желая доказать всю несправедливость этого захвата железной дороги.
130