18. Полно! рази и пр. Vergilii, Georgicon 1. IV. 90:
Dede neci: melior vacua sine regnet in aula.
(О пчелах).
19. Ах, батюшки и т.д. Ego, mehercule, inquit, pusillum temporis adjicere illi volebam: Я, клянусь Геркулесом, — сказала она, — хотела прибавить ему малость срока.
20. Ответ Клото. Constituerai enim omnes Graecos, Gallos, Hespanos, Britannos, togatos videre.
Реплика парки Клото — злобная, типически патрицианская выходка против граждан новой, провинциальной формации — одна из главных причин к сомнению, точно ли Сенека — автор «Ludi de morte Claudii». «Странные обвинения из уст испанца», замечает Амелей Тьерри. По его мнению, Сенека, увлеченный личной ненавистью, писал здесь против собственного убеждения, так как впоследствии он, в личной своей деятельности государственного человека, сам шел в вопросе о перегринах по следам Клавдия и даже дал начинаниям последнего значительное развитие, а, в частности, рассыпал множество политических благодеяний своей провинциальной отчизне. Сатира на смерть Клавдия, по словам того же историка, является одним из самых любопытных документов великой борьбы «между латинским Римом и римским миром». Главное и неустанно повторяемое обвинение, которым сатирик преследует Клавдия, истинное и неизвинимое преступление последнего — это — симпатии покойного принцепса к провинциям. Другое преступление (и уж это-то, по крайней мере, совсем невольное со стороны Клавдия), — зачем он родился в Лионе! (См. ниже). Этих ужасных проступков достаточно, чтобы сатирик, оскорбляющий память Клавдия, принял против него сторону «отравительниц и отцеубийц»!.. Бруно Бауэр, именно на основании речи Клото, — вместе с двумя другими гораздо слабейшими и даже совсем таки неудачными психологическими доказательствами (как бы Сенека, сам болезненный, издевался над болезненностью Клавдия? как бы рабовладелец-либерал позволил себе жестокие шутки над рабством, которыми кончается дошедший до нас отрывок памфлета?), — считает невозможным, чтобы Сенека был автором «Отыквления». Зато безусловно стоят на том Герман Шиллер, Герман Петер. Из старых отрицателей Сенекина авторства замечательнейшие Юст Липсий и Дени Дидро. В новейшее время А. Штар и А. Ризе.
21. Бабу Сенека в одном из писем своих (Epist. XV) приводит, как пример круглого дурака. Авгурин — какое- нибудь дворцовое ничтожество старого принципата.
22. Позади себя — свиту и т.д. Tot millia hominum sequentia videbat, tot praecedentia, tot circumfusa. Видел столько тысяч людей, идущих сзади и впереди и толпящихся кругом.
23. Abrupit stolidae regalia tempora vitae: оборвала царственный срок дурацкой жизни.
24. Главу, как на праздник, украсив: redimita comas, ornata capillos — сделав прическу с повязкой, завив или умастив волосы.
25. Тифон — сын Лаомедона и брат Приама Троянского, любовник богини Зари (Эос, Авроры). Она дала ему бессмертие, но позабыла сохранить ему молодость. Дряхлый и ветхий, он мучился жизнью, пока божественная любовница не сжалилась над ним, обратив его в цикаду (Hymn, homerici in Venen 3. 219 ff).
26. (Феб) им песней ворожить и счастье пророчить: cantuque juvat, gaudetque futuris — помогает пением и радуется будущему веку.
27. Так, в чарованье восторженном брата кифары и песен. Duamque nimis citharam, fraternaque carmina laudant. Толкователи в этом nimis видят лесть Нерону: парки «слишком» хвалят игру на кифаре и песни брата, потому что, дескать, не слыхали они Нерона, который поет и играет лучше. Мне это толкование кажется слишком тонким.
28. Эру блаженства он даст и уста законам развяжет.
l'elicia lassis
Saecula pracstabit tegumque silentia rumpet:
«и нарушит молчание законов».
29. Lucifer и Hesper: вечерняя и утренняя звезда.
30. Колесницу из тьмы воздымая: et primos е carcere concitat axes. И выкатывается из (ночной) тюрьмы первыми оборотами колес.
31. От чела его тихие светы: flagrat nitidus fulgore remiisso vultus.
32. Стих из «Кресфонта», утраченной трагедии Еврипида.
33. Бульбулькнула его душонка: animam ebulliit, испустил душу, как пузырь.
34. Перестал надувать публику и пр. Desiit vivere videri. См. примечание 17.
35. «Vae, me, puto, concacavi me». Quid autem fecerit, nescio: omnia certe concacavit. Этот раблэвский эффект особенно силен, в немедленном контрасте с только что декламированной поэмой.
36. Nec periculum est, ne excidant, quae memoriae publicum gaudium impressit: принятие принципата Нероном.
37. Кто-то длинный: quemdam bonae staturae.
38. В качестве всемирного путешественника и землепроходца: quia totum orbem terrarum pererraverat.
39. А так разве тюлени ревут: qualis (vox) esse marinis belluis solet — голос, какой бывает только у морских чудовищ.
40. Уж, конечно, как свойственно греченку: quod facillimum fuit Graeculo. Ненависть памфлетиста к грекам прорывается часто. Ради ее он не щадит даже такого популярного и любимого старо-римского бога, как Геркулес.
41. Τιζ ποδεν etc.: Одиссея. I. 170. Далее сатирик издевается над бездарным педантизмом Клавдия, как филолога и историка. Следующие греческие стихи — Одиссея. IX. 39. 40.
41а. Пустил пыль в глаза гомеровским стишком. Клавдий усердно занимался греческой литературой и, при каждом удобном случае подчеркивал любовь свою к ней и выхвалял достоинства греческого языка. Один варвар, защищая перед ним дело свое, говорил то по-латыни, то по-гречески. Клавдий начал свой ответ ему словами: «Так как ты владеешь обоими нашими языками». Говоря перед сенатом в пользу провинции Ахай, он заметил:
— Я особенно люблю ее, потому что связан с нею общением науки.
Часто, в заседаниях сената, принимая посольства, он отвечал на их представления длинными греческими речами. Даже во время судебных заседаний он то и дело цитировал Гомеровы стихи. Всякий раз, что он решался отомстить врагу своему либо заговорщику, то, когда трибун дворцового караула приходил к нему, по обыкновению, спросить очередной пароль, — он обиняком выдавал план свой, потому что назначал один и тот же стих из Одиссеи (XVI. 72.):
«Α επαμυνασϑαι, δτε τιζ προτεροζ χαλεπηνη.
(Suct. Claudius. XLII).
Жуковского: (He пытался)
Дерзость врага наказать, мне нанесшего злую обиду.
42. «Найти каких-нибудь читателей». Собственно говоря: «куда-нибудь пристроить» (sperat fututum aliquem historiis suis locum). Но, так как по высокому положению Клавдия, об издателях ему не приходилось заботиться, то полагаю восторг Клавдия лучше объяснить горечью против ленивых читателей и холодных критиков скучного труда его, от которых авторское самолюбие принцепса страдало на земле.
В молодости, ободренный советами Т. Ливия, а того паче помощью Сульпиция Флава, Клавдий начал заниматься историей и написал довольно много исторических работ, из которых отрывки очень любил читать публично. Главный свой труд, политическую историю своего века, он начал было с убиения Цезаря-диктатора. Но строго следившие за ним мать и бабка опасались, чтобы Клавдий, в наивности своей, не компрометировал династию какой-либо бестактностью, и мучили его своим контролем, покуда злополучный историограф не догадался наконец, что под этакой цензурой о таком смутном времени нельзя писать свободной правды. Тогда он начал сочинение свое сызнова — от замирения междоусобных войн, то есть обратил его в хронику августовых славных дел. От первого плана клавдиевой истории осталось ко времени Светония две книги, от второго 41. Кроме того Клавдий написал свою автобиографию в восьми томах, «magis inepte, quam ineleganter», «не столько безвкусную, сколько бестактную», и полемический труд: защиту Цицерона против критических нападок Азиния Галла, в которой обнаружил хорошую эрудицию. По-гречески он написал в 20 книгах историю тирренов и в восьми — историю карфагенян. Выход в свет этих произведений дал ему повод основать в Александрии второй музей, получивший его имя, с тем, чтобы ежегодно, в определенные дни, в обоих музеях читались в виде публичных курсов, обе его истории: в одном тирренская, в другом карфагенская. Это была такая тощища, что обязанные к ней должностными отношениями покорялись ей, как студенты слушают скучных профессоров, — по дежурству.
42а. Демону Лихорадки (Febris) были посвящены в Риме три умилостивительные святилища: на Палатинском холме; на Эсквилине вблизи Monumenta Mariana; и в конце Длинной улицы (Vicul Longus) : в области Квиринала. Длинная улица начиналась у нынешней церкви св. Доминика и Сикста, шла, минуя церковь Св. Агаты в Субуре, пересекала Via Nazionale выше Выставки изящных искусств и, все по прямой линии, выходила на Via Torino, незадолго до впадения ее в Via 20 Setiembre. В эти часовни больные малярией, искони свирепствовавшей в Риме, приходили освящать амулеты и так называемые περιαπια, quae corporibus aegrorum adnexa fuerant — талисманы, носимые верующими на собственном теле их. Таких храмов, то есть, собственно говоря, мистических лечебниц и аптек и сейчас много в христианской Италии. В Москве подобный характер приобрела, напр., знаменитая часовня св. Пантелеймона на Никольской, всегда осажденная толпой страдающих зубной болью.
43. Lugdunum при слиянии Родана и Арара (Роны и Саоны), главный город гальского племени амбарров, обращен в 43 г. до P. X. в военную колонию Соріа Claudia Augusta и сделался административным центром Galliae Lugdunensis. Ныне Лион. Мунаций Планк — основатель колонии — легат Ю. Цезаря в Галлии, хороший солдат, но весьма неважная и зыбкая политическая фигура. Vienna, ныне Вьен, на левом берегу Роны, главный город аллоброгов в Нарбоннской Галлии, позднее римская колония большого культурного значения.