Ещё одна старшая жрица подошла к алтарю, держа в руках длинную шкатулку из змеиного камня. Матушка Этера откинула крышку и достала нож наподобие того, какие мы использовали в ритуале с Ольдом.
Зачем ей это страшное оружие?! Ох, Матерь Гор…
Иниру терзал тот же вопрос. Она приподнялась на локтях и что-то спросила. Верховная покачала головой, наклонилась к ней – я не могла расслышать с такого расстояния их голоса, не видела губ, чтобы прочесть хотя бы по ним…
Сердце колотилось так громко и беспокойно, что его могли услышать все, несмотря на покрывшую меня толщу породы. С каждым мгновением узел в животе закручивался всё туже, я пыталась дёргать ногами и руками, но не могла сдвинуться ни на волосок.
Горы держали крепко.
Наконец, Матушка Этера закончила говорить и разогнула спину. Огни в святилище вспыхнули ярче, а алтарь из кровавого камня начал просыпаться – по поверхности зазмеились багровые жилы, свернулись клубками. Жрицы затянули песнь, какую я не слышала ни разу – она пробирала до мурашек, ввинчивалась в лоб и затылок, рвала голову изнутри. Одновременно с этим порода давила на меня со всех сторон, будто желая стереть в порошок.
Я медленно и мучительно умирала. Не могла даже кричать, чтобы выплеснуть части скопившейся боли.
Сквозь мутную пелену слёз я видела, как трое старших жриц сжали плечи и ноги Иниры и со всей силы вдавили в камень. А потом от него отделились призрачные алые языки и спеленали её так, что она не могла даже пошевелиться. Храм огласил сдавленный вскрик, почти сразу перешедший в оглушительный визг. Моя подруга кричала и плакала, пыталась вырваться, но всё было бесполезно.
Она поняла… Нет, мы обе поняли, что должно произойти. Суть ритуала стала кристально ясной – и как же я раньше не догадалась!
Время понеслось с поразительной скоростью, каждое мгновение приближало к развязке. Голоса жриц казались визгливыми и дребезжащими, как проржавевшие пилы. Хотелось заткнуть уши, вырваться из каменных объятий, а потом схватить Иниру в охапку и сбежать подальше от всего этого сумасшествия.
Но Матушка Этера уже занесла над ней нож и решительно опустила руку.
Всё потонуло в ярко-алом свете. Он ударил по глазам, и показалось – я ослепла. Долгие-долгие мгновения я плавала в пустоте и тишине, а потом мир начал приобретать привычные очертания.
Вокруг высились своды храма, всё так же светились изумрудные глаза богини на стене. На алтаре застыло распростёртое тело Иниры.
Я плакала беззвучно, жалея, что не могу заорать в полный голос. Только сейчас я осознала, почему кровавый камень носит такое название, и почему из него делают алтари и украшения жриц. Только от этого открытия не легче.
Верховная отложила нож в сторону, закрыла собой тело подруги и что-то делала с её грудной клеткой. Борясь с тошнотой, не в силах смотреть на всё это варварство, я закрыла глаза и на какое-то время лишилась чувств, но голоса песни вернули меня в реальность.
Они были похожи на перезвон волшебных колокольчиков – лёгкий и нежный, ласкающий душу и слух.
Рука Иниры слабо дёрнулась, а потом девушка села и недоуменно огляделась. Её слегка пошатывало, волосы растрепались и укрыли плечи неряшливым чёрным покрывалом, но…
На ней не было ни следа крови! Только алый шрам выделялся на молочно-белой коже груди. Это не укладывалось в голове, я ведь видела, точно видела, как нож вошёл в её плоть.
Лишь сейчас я заметила, что в ладони Матушка Этера держит маленький сияющий сгусток – он переливался всеми оттенками алого и трепетал, как крылья маленькой птицы. Или как… человеческое сердце! Я не могла оторвать от него взгляда, смотрела и не верила глазам.
Когда жрицы помогли Инире подняться и облачили её в золотые одежды, Верховная сказала:
– Дитя, ты отдала самое дорогое ради нашего общего дела.
Призрачные алые щупальца потянулись к подношению, камень сыпанул искрами и поглотил то, что называлось сердцем. Но это был вовсе не орган, что гоняет кровь по телу, а частицу души – ту, что нельзя потрогать. Но, как оказалось, можно отобрать.
С этого момента Инира стала бессердечной.
Мгновения тянулись так медленно, что казалось – я схожу с ума. Ритуал завершился, и жрицы одна за одной покинули храм. Матушка Этера уходила последней – загасила каменные светильники, остался только голубоватый свет цинний, в котором лицо её казалось похожим на лицо утопленницы.
Когда шаги стихли, и в святилище воцарилась пугающая тишина, путы ослабли – я почувствовала, что меня больше ничто не держит. Тело рухнуло кулем, локти и колени больно ударились о твёрдый камень – я застонала. Слепо зашарила по полу, потом опёрлась трясущимися руками и приподнялась. Меня трясло, как в лихорадке, мышцы превратились в дрожащую бесформенную массу, волосы застилали лицо. Каждый вдох давался с трудом, будто рёбра и лёгкие действительно размолотило в кашу.